Оган не сомневался. Любая была бы счастлива. И ведь каждую перед замужеством предупреждают, каждой говорят, что на роду Смогичей написано ребенка хоронить. Интересно, были те, кто отказался, или любовь побеждает все сомнения, особенно сдобренная деньгами и титулом? Увы, семейные хроники не сохранили имена тех, кто был не согласен.
— Простите, но я не могу ответить этой милой девушке взаимностью.
— Некогда играть во взаимность! — Отец молниеносно сменил маску радушия на шлем с забралом. — Ты слишком долго выбирал. Отдай первородный огонь сударыне Изборе.
— Не выйдет, — Огана вдруг посетило отчаянное веселье, эдакая бравада висельника, созерцающего гладкий столб. — Я избавился от него.
В комнате повисла тишина, которую словно выстрел прошил всхлип молоденькой невесты.
— Ты что сделал, мальчишшшка? — Тень отца разрослась, ощерилась перьями, приобретая очертания огромного змея. Воздух задрожал, противясь древней магии. Зазвенели стекла.
Мать отвлеклась от созерцания цветка и уперлась пустым взглядом в мужа с сыном. Мысли ее были далеко. Избора сжалась в комок.
«А еще невестой Змея захотела стать, — хмыкнул про себя Оган и скрестил руки на груди. Гнев отца, такой страшный ранее, не трогал его более. За спиной чувствовалась своя собственная тень, не менее плотная и грозная. — Жаль, что только тень, вот бы повеселились два змея, доказывая друг другу, что сильнее: опыт или злость».
— Гор! — на пересечении их взглядов возник домовой, и князь сразу сник, ссутулился весь, опустив глаза. — Твой сын отдал первородный огонь незамужней девице. Скрепил договор поцелуем. Более того, девица эта уже растопила в доме печь и приготовила пищу, как хозяйка. Предначертанное случилось. Уводи чужую невесту, Змей не примет ее.
К чести Огана, он сумел пересилить себя и смолчать. Только зубы сжал так, что скулы выступили.
— Кто она? — князь недоверчиво посмотрел на сына.
— Какая тебе разница, отец? Хоть самая распоследняя мавка. Приняла огонь, и радуйся на том. Только во имя Волоса прошу, избавь нас от свадебных церемоний. Имей хоть золотник[1] уважения к семейному горю.
Князь хотел возразить, но напоролся на грозный взгляд домового и отступил. Поднялся, подал руку супруге. Пропустил несостоявшуюся невесту вперед. Но девица замешкалась в дверях, и когда старшие прошли, развернулась бешеной лаской и прошипела:
— Трус ты, Смогич. Поставил свою жизнь выше двух родственных, а теперь о семейном горе печешься! — она плюнула Огану под ноги. — Ты и в подметки Зею не годишься. Я счастлива, что не стану твоей женой. Уйду со спокойной душой вслед за женихом. И будет наш погребальный костер — свадебным.
Дверь с грохотом захлопнулась. А Оган так и остался стоять да смотреть на нее пустым взглядом. Все сказанное и услышанное сковало, лишило воли. Он уперся лбом в дверь, переваривая сегодняшнее утро.
Пять лет разницы с братьями. Такая малость и такая пропасть. Он любил их, но совершенно не представлял, чем они живут. Отец с юных лет посвящал его в дела рода, загружал по самую макушку. Учеба утром и работа днем. Пока Зей и Мын постигали философию, осваивали живопись, блистали с матерью на приемах, он пахал. Как он гордился своей взрослостью! Как радовался, когда в шестнадцать ему доверили фабрику. Самую никудышную, едва сводившую концы с концами. Как он ликовал, когда через два года она стала приносить стабильный доход. Надувался, словно индюк, от внимания девиц, наслаждался их доступностью и никогда не задумывался о том, что они способны испытывать чувства, иметь собственное «я», которое не вращалось бы вокруг его скромной персоны. «Кто эта Избора, что ее связывает с братом? А главное, о чем она говорила? И что наплел родителям Вагн?»
Мыслей в голове роилось так много, что они давили на глаза.
«Оценил свою жизнь выше двух родственных».
Огана прошила догадка. Он сорвался с места и стремглав помчался в библиотеку, где лежала копия родовой книги. Открыл ее. Провел пальцем по одной ветви древа, другой, третьей.
— Умирает не обязательно младший…так ведь?
— По-разному бывает, молодой хозяин.
В кресле напротив с чашкой киселя расселся домовой. Молодой, с ровной бородкой, тяжелым хвостом медных волос, тонкими аристократическими руками. Бронзовокожий, как все Смогичи. А ведь его не переносили с иного места, он родился здесь, при строительстве дома. И еще не успел обрести лохматость, свойственную всем хранителям очага, не успел перенять черты хозяина дома и тем не менее похож на него как родственник.
Оган свел к переносице брови и опустил взгляд в самый конец древа. Нашел. Рухнул в кресло. Потом подскочил, гонимый догадкой, и пролистал до конца родовой книги. Прочел:
«Вагн Смогич погиб при строительстве дома в 1007 году от падения Кощеева»
— И как это понимать?
Домовой пожал плечами.
— Спросите меня правильно, молодой хозяин и, если Мать-Земля дозволит, я отвечу.
— Нет уж. Давай-ка я расскажу, как вижу, а ты поправишь меня, где я буду не прав. Потому как вопросов к тебе, суседушка, целый воз. Отвечать устанешь. Значит так. Яга сказала, что это не проклятье, а защита для спасения рода без Щура. За тысячу лет у Смогичей не родилось ни одной дочери, только сыновья. Значит, кровь и магия остались в роду, не развеялись. Замкнулись. Сколько имеется душ, те и перерождаются, гонимые божественной волей… близнецы не в счет, всякий знает, что то одна душа в двух телах явившаяся. Дальше, оборот в змея и огненная сила запечатаны. Остался лишь дар наделять магией вещи. И он проявляется только у старшего в роду. Младший же всегда пуст, а значит, обречен стать жертвой, гарантом того, что замок останется висеть. У отца нет дара, а у моего дома есть хранитель, больше похожий на самого себя, чем на хозяина. По всему выходит, что мой отец не искал, как снять проклятье. Искал ты. Ты был старшим из братьев. Ты обнаружил лазейку. Войны, несчастные случаи, не всегда погибали младшие. За тысячу лет всякое случалось. И ты нашел способ спасти брата и при этом сохранить себя. Именно об этом говорила Избора. Об обмене одной моей жизни на две, так?
— Верно, хозяин. Только вот вам такой способ не подойдет. Я-то выход и впрямь нашел, и даже душегубам через третьи руки заплатил, чтоб они меня здесь прирезали, да под стенами закопали. Но в ту пору мне ни одна девица по мысли не пришлась, и первородным огнем я ни с кем связан не был. А вот вы невесту себе нашли, и невесту не простую. Если помрете, сомневаюсь, что обет свадебный на Мына перекинется. Скорее всего, потухнет огонь, а вместе с ним и род Смогичей.
— Так, стоп. О какой невесте ты говоришь? Я думал, что ты специально отцу наплел, чтоб мы с ним не сцепились.
— Княжич, меньше вам нужно было с механизмами играться и больше за книгами сидеть. Не могут духи и яги лгать. Не знать всего, промолчать, уйти от ответа, подвести под нужный вывод — да, но прямо говорить ложь мы не способны. Вы сознательно отдали артефакт девице, которая назвалась Василисой Сабуровой. Так? Она его приняла. Не важно, что двигало вами обоими в этот момент, но с той минуты вы помолвлены магией рода.
— Погоди, она летела к жениху в завеске уже. Они должны были пожениться, а все помолвочные клятвы слететь.
— Умер жених. Оступился на утесе и упал с обрыва.
Оган замер. После вцепился пальцами в волосы и простонал. Молодец, подарил чужой невесте родовой брачный артефакт. Захотел изменить судьбу. Подвел под Навь ни в чем не повинного лекаря, разрушил жизнь девчонке. Привязал ее к фамильному проклятью. Пообещал первенца за ягину внучку отдать. Идиот года, по-другому не скажешь.
— Где я еще напортачил?
Домовой пожал плечами.
— Василиса пришла к вам в дом. Все по чину: меня уважила, растопила печь и напекла блинов. А потом вы закрепили союз целованием в уста. Все чин по чину.
— Погоди, Вагн, не морочь мне голову! Все, что ты мне сказал сейчас про боярыню Сабурову, было лишь сном. Моим сном.