Честно говоря, таких не бывает. Что меня и настораживало. Наверное, потому и появилось какое-то опасение, предчувствие… Неясная тревога ныла в душе, как от далекого скрипа дерева на пустынном лугу. Со мной такое нередко случалось где-нибудь на охоте: или дальний дергач скрипит, или дерево в тишине где-то, а где — не видно. И непременно к грозе.
Я не мастак копаться в ощущениях, но заметил, что мое странное предчувствие возникало в тот неуловимый миг, когда я отводил взгляд от Ларисы и затем снова смотрел на нее. А не смотреть было трудно. Она притягивала. И вот те мгновения невольно оставляли промелькнувшее впечатление чего-то чужого, какой-то лжи…
Затем я сделал неожиданное открытие. Если дома я старался вспомнить ее лицо, оно вдруг возникало совсем не тем, другим: жестким, злым, расчетливым…
Я пытался осторожно выведать у Вита, а какое воспоминание остается у него, но недаром говорят: все влюбленные слепы. Он по-прежнему видел ее будто наяву — мягкой, доброй красавицей. Ну а я мог судить вроде бы непредвзято. Я уже говорил, что, как человек волевой, запретил себе в нее влюбляться, я ей не пара. «Ему б кого-нибудь попроще…» — поется в известной песне. Это про меня.
Оглядываясь назад, я полагаю, что немаловажным стал прискорбный случай с фотоаппаратом. Однажды в парке имени Горького — знаете каменную беседку над Москвой-рекой? — я их сфотографировал пару раз своим «Киевом», хотя Лариса и отнекивалась, говорила: не любит сниматься… Еле уломал.
Затем она внезапно захотела запечатлеть Вита со мной. Мы приняли достойную позу, положив друг другу руку на плечо. А Лариса села на балюстраду и, наводя аппарат на резкость, батюшки мои, слегка откачнулась назад, потеряла равновесие и…
Ее мы удержали, а мой «Киев» нет.
Она так расстроилась, запереживала:
— Новый куплю!..
На то я и водолаз, чтоб новый не покупать. Разделся, нырнул на дно — и будьте любезны! Естественно, потом с фотоаппаратом пришлось повозиться дома, пока привел в порядок. А пленке, конечно, каюк!
Тогда и шевельнулась у меня непрошеная мысль: «Не нарочно ли она это устроила?» Но зачем?
Понятно, не сразу нашел я ответ. Где там! Целый месяц прошел…
Видимо, главным явились слова Ларисы, которые как-то вырвались вскользь.
— Какая вы красивая! — не удержавшись, сказал я.
— Красивая, когда на меня смотрят.
Ее слова меня ошеломили, потому что, в отличие от Вита, я их понял буквально. Значит, когда не смотрят, она — другая? А ведь это похоже на мои загадочные ощущения. Все постепенно становилось на свои места. Так, так, так…
Но как же, позвольте, увидеть Ларису, не смотря, не глядя, не глазея на нее?!
Задача… Ну что ж! Я не из тех, кто отступает. Не простые проблемы приходилось решать и в трущобах Гонконга, и в знойных африканских пустынях, и в мрачных шотландских замках!
В Южном порту столицы имелся знакомый механик, по призванию художник-самоучка. Для Доски почета он всех лучших людей производства, кроме меня, в красках изображал, особенно удавались ему портовые активистки. Я и попросил его сделать портрет Ларисы. Причем не впрямую нарисовать, не с натуры, а исключительно по памяти.
И организовал случайную встречу. Сидим мы втроем: Лариса, Вит и я — на террасе в парке Горького, едим мороженое. Тут и причаливает к нам мой художник-самоучка.
— А я только что о тебе подумал! — искренне воскликнул я, уже опасаясь, что он вдруг не придет. — Легок на помине!
— Извини, опоздал, — смутился он, взглянув на свои самодельные часы.
— Куда? — сделал я большие глаза.
— Ты чего?.. А-а, — вспомнил он наш уговор. И, как ему казалось, ловко выкрутился: — Вчера я к тебе домой опоздал. А сегодня, думаю, дай-ка поищу тебя-его, — показал он на меня пальцем, — где-нибудь в парке.
Можно подумать: мы в райцентре живем.
Лариса и Вит переглянулись, наверняка посчитав, что и мой приятель — обалдуй под стать мне.
Познакомил я их. Механик-художник взял себе стаканчик вина для вдохновения и глаз с Ларисы не сводит. И хотя она к этому привычная, что-то все-таки ее обеспокоило. Вероятно, к простому любованию у моего самоучки примешивалось нечто профессиональное, этакий изучающий взгляд технического порядка: где на нее белил не пожалеть, где нежно-розовый колер подпустить.
— Акварель! — причмокнул он губами.
— А вы кем работаете? — вот тут-то забеспокоилась она. С высоты прошедшего времени я это отчетливо представляю.
— Механиком, — не выдал он свой талант. — Да-да, вы, Лариса — как акварель, — поспешно поддержал я его.
— Не масло же, — передернул плечами растяпа-самоучка.
Ну, он точно вроде меня — прямой человек. Я-то думал, он схитрил, когда правильно назвал свою профессию.
А теперь он, будьте любезны, явно вознамерился порассуждать о том, чем ее, видите ли, рисовать: масляными или акварельными красками.
Еле перевел я разговор на другое и постарался, чтоб он здесь не засиживался. Как только я между прочим сообщил, что в павильон «Пльзеньский» привезли чешское пиво, он галантно попрощался: «Извините за компанию!» и сразу заторопился туда. Я даже опасался, что он недостаточно ее изучил и все старания пойдут прахом. Самоучка заметил мое волнение и уже на ходу значительно произнес: «У меня глаз — алмаз!» — и быстро удалился в сторону чешского пива.
— Странный какой-то — рассмеялась колокольчиком Лариса.
— Очень, — подтвердил я. И не менее загадочно добавил: — Не тем занимается.
Вит ничего не сказал, он смотрел на Ларису, как ягненок на зеленый луг. А, точнее, будто каторжник Жан Вальжан из-за решетки на свободу. Читали «Отверженных» Виктора Гюго? Там в предисловии об этом написано.
Механику я дал на творческую работу весь завтрашний воскресный день. Если я прав, представляю, как ему придется помучиться.
Сам я тоже не терял времени даром…
Поймите правильно, у меня и в мыслях не было сделать кому-то плохое, той же Ларисе или Виту. Тем более — ему. Простая любознательность! Но теперь я понимаю, что не только. Я беспокоился за Вита, за его судьбу.
Иначе почему бы я связался с художником-самоучкой именно тогда, когда вдруг узнал, что Вит и Лариса решили пожениться? Вероятно, я предчувствовал, что моя прямолинейная интуиция не подведет.
И она не подвела.
В ту же субботу я не удержался и пригласил жениха и невесту на воскресенье вечером в гости к самоучке.
— Зайдем, посидим. Да вы ж помните, художник, в «Пльзень» от нас убежал, — уговаривал я их.
Брови у Ларисы чуть дрогнули.
— По-моему, он механик, — осторожно сказала она.
— Механик, — весело кивнул я. — А в свободное время — художник. Ну, не ахти какой, не Паоло Веронезе, а наш современный самоучка, вы уж не взыщите…
Мы с Ларисой встретились глазами, она холодно улыбнулась, и я почувствовал: она поняла.
— А ты, — она впервые обратилась ко мне на «ты», — таким… только прикидываешься? — сухо спросила она.
— Вы это заметили? — широко улыбнулся я. Она была прекрасна и во гневе!
Вит растерянно таращился на нас.
Она повернулась на каблучках и пошла прочь. Вит побежал за ней…
В воскресенье мы с ним все же зашли к самоучке. Лариса неожиданно дала Виту от ворот поворот, даже разговаривать с ним не хотела, не открывала дверь и на истошные звонки по телефону не отвечала. Он был не в себе, осунувшийся, пришибленный, и никак не мог осознать, что же произошло.
У механика-художника вид был не лучше. На трех подрамниках стояли три женских портрета, написанные акварелью. Он безуспешно заканчивал четвертый и ругался:
— Черт! Это не она! Ну не она, пропади пропадом! Все четыре женских портрета были схожи между собой: те же хищные глаза, капризная морщинка на лбу, жесткие складки у носа, злые, своевольные губы…
Вит безучастно скользнул взглядом по работам, а самоучка продолжал ругаться: не похожа и не похожа!..
— На кого? — спокойно спросил я.
— На деда твоего… — пробубнил он и в ярости разорвал лист ватмана. — Та была — глаз не отвести, а эта… мегера… бестия…
— Кто «та»? — опять спросил я. — Кто «эта»?
— Да Лариса ваша вчерашняя! — вспылил он.
— Лариса?! — Вит очнулся. И едко засмеялся, пристально поглядев на портреты. — В карикатурах и то более похоже бывает!
— Взгляд художника… — пробормотал я.
— Чего? — прищурился Вит.
— И тем не менее это она. — Я присел на забрызганный давно засохшими красками диванчик.
Вит постучал себя пальцем по виску.
Ладно. Пришлось мне полезть в карман пиджака. Я выложил на стол цветной снимок, девять на двенадцать, который щелкнул вчера украдкой на террасе, когда отходил за сигаретами и незаметно достал многострадальный «Киев» из своей спортивной сумки. И хотя фотограф я неплохой и в свое время, о чем вы знаете, работал в фотоателье на пару с дружком Серегой, все-таки опасался неудачи, профессионально зная, что иные лица на снимках выходят невыразительными и подчас искаженными. Поэтому-то я и не надеялся лишь на себя и попросил механика-художника посодействовать, а затем уж сравнить результаты. Так оно надежней, предусмотрительно решил я. Подстраховался.