Веселым майским утром Феодосья присоединилась к толпе намеревающихся предпринять хожение в святые и иные земли. Бысть тут и образописцы, и крестные мастера, и торговые гости, и монахи, и царские посланники, кучковавшиеся отдельно, и подозрительные личности неизвестных целей. Кто-то собирался в Палестину, кто-то в Афон, были такие, что планировали посягнуть в Египет. В возбуждении, кое монахи старались скрывать молитвами, путешественники взобрались на несколько баркасов и поплыли по Москва-реке до Оки. Через несколько дней досягнули Волги, становившейся все шире. Сперва берега проплывали на даль брошенного камня, потом – на расстоянии вспаханного поприща, затем – двух полетов стрелы. На пологих укосах рассыпались деревеньки, на высоких кручах возвышались посады, монастыри и кремли. Яркое солнце и голубые небеса изливали радостный свет на серебрящуюся воду и сонмище лодок и кораблей. Картина бысть зело пестротная. Ладьи и умы, паромы и барки, дощаники и ладьи, неводники и струги, насады и ушкуны сновали вдоль берегов или медленно скользили по срединной волжской глади. Мужи, вытянув неводы и наварив ухи, живо обсуждали достоинства и виды насад и плоскодонов, кабасов и коломенок. Феодосья смирно сидела в сторонке с миской горячего ушного, вдыхала сладкое воние дымка, тянувшегося с плотов, речного ветра, запаха лугов и жмурилась от умиления, обливавшего сердечную жилу. Она пребывала в странном борении чувств: ей стыдно было быть счастливой, но счастье распирало душу, как туго скрученный листок набухает почку. Феодосья просила прощения у Бога за то, что ликует ее душа, в то время как надо каяться в грехах, но не могла изринуть радостного предвкушения от предстоящих впереди удивительных земель и стран.
В один из дней состав путешествующих сменился. Те, кто планировали попасть в Черное море, волоком перемещались на Дон. Феодосья с толпой богомольцев и купцов, где пешеходом, где возами, также досягнула берега Дона и поднялась на борт судна, плывшего до Азова. Несчетно двигалось по Дону кораблей! Караван барок, кладей достигал, по словам знатоков, пяти сотен! Феодосья с удивлением обнаружила, что часть монахов переоделась в скоморошьи одежды – были тут и шаровары, и халаты. И лишь когда едва ли не каждый паломник и торговец примотал к поясу огнеметный пищаль или кинжал, с волнением поняла – предстоят встречи с иноверцами и грабителями. Разговоры вокруг котла с ухой из сома или стерляди стали серьезными. Знающие самовидцы нагнетали напряжения россказнями о налетах татар и нагайцев, янычар и арабов, а в конце пути и бедуинов с сарацинами. По берегам встали хмурые крепостные посты, воинство которых должно было сопровождать суда с посольствами и отпугивать набеги.
– Буду отбиваться от басурманов веслом, – пошутила Феодосья на совет вооруженного копьем монаха обзавестись как можно скорее топором али луком со стрелами.
У одного из плывущих оказался чертеж с землеописаниями, и все интересующиеся поглядели на вырисованный красками и тушью путь в Палестины и Грецию.
Вечерние баяния под усаженным сонмом звезд небосводом крутились вокруг богомольных и гостевых странствий в Царьград и Афон.
– А есть в окияне морские рыбы и звери, у которых кости снаружи, – баял опытный судоход. – И этими рыбьими костями украшают палаты, храмы и утварь.
– Рыбьими костями – украшать церковь?! – сомневались слушатели. – Кривда! Лжа! И как кости могут быть снаружи тела? Разве только у рака…
– А вот увидите тортиллу и устриц! У этой тортиллы череп снаружи мяса, а из черепа змеиная голова и когти торчат. А в Палестине есть Мертвое море, из него поднимается сера и сочится черная смола, и гибнет в его водах любая живая тварь, хоть и рыба. Потому что под морем сим – ад.
Феодосья посмеивалась украдкой в протяжении россказней об устрицах – она их видела в книге морских монстров. Но вздрогнула от страха после баяния о сере: счастье, что едет она не в Палестины, где можно ненароком низвергнуться через сие Мертвое море в ад, а в греческие летящие вверх Метеоры, с которых, Бог даст, досягнет она небесного рая, в коем пребывает Агеюшка.
– Есть в окияне летающие рыбы, – баял другой купец. – И поющие свистом. И огромный слизень с осемью хвостами, которыми утаскивает корабли под воду.
Путники не знали, верить или нет?
«Вот бы повитуху Матрену сюда, – с улыбкой подумала Феодосья. – Уж она бы затмила всех своими правдивыми побасенками».
Путешественников тронул рассказ о богомольце, которому в святом Иерусалиме упал на ноги колокол, а он со слезами на глазах благодарил Бога за счастье принять муки там, где Христос их принимал.
В один из дней стали все самовидцами столкновения двух кораблей. Феодосья вскрикнула при виде с воплями падающих в воду людей.
А в самом въезде в Азов по реке проплыли растерзанные тела, и караван обошла ужасная весть об ограблении впереди идущих баркасов.
Мужчины нахмурились и покрепче ухватились за рукоятки кинжалов.
А Феодосья забилась на полати в деревянной клетушке и истово помолилась взятым в путь образкам Николая Чудотворца и Богоматери Одигитрии – защитникам путешествующих.
Она боялась не ранений или смерти, а того, что в битве с грабителями обнаружится ее женская суть.
Жаркая молитва помогла: вскоре путешествующие в тревоге увидели на круче дюжину всадников с копьями, увешанными пучками волос и полосами кожи, которые, поглядев на баркас, ускакали прочь.
Все с ликованием благодарили Бога за спасение.
Азов очаровал Феодосью.
Шумная пристань – опытный паломник пояснил, что она называется порт, – суета, яркие чужестранные одежды, прилавки с рыбой и неописуемое сладкое воние моря.
Гость, имевший чертеж с землеописанием, вновь раскинул его и указал дальнейший маршрут. От острова Крит, запомнила Феодосья, выход на Средиземное море, налево – путь в Иерусалим, направо – на Афон. Феодосье же с десятком монахов предстояло, минуя святую гору Афон, пешком или верхами достигнуть в глубине грецкой Фессалии монашеской республики Метеоры.
До Царьграда плыла изрядная двухмачтовая барка, изящно и грозно изукрашенная изображениями льва и единорога. Феодосья из рассказов попутчиков уже знала – ладья для морского плавания не должна иметь гвоздей, ибо в Средиземном море много по дну лежит камня под названием «магнит», и сей магнит притягивает к себе всякое железо, потому гвозди могут выскочить, и корабль рассыплется.
Зрелище морских просторов привело Феодосью в смятение.
Она уже слышала, что Земля – кругла, словно репа, и зрение шеломля, или, по-научному, горизонта, вроде бы подтверждало это весьма спорное утверждение, но как же тогда не выливалась из земного шара с краев морская вода? А если буря и море взволнуется? Непременно выплеснется и потечет на небо? Может, сия вода, как и испарившаяся в облака, выпадает потом грозой? Но тогда дождь над окияном должен быть соленым? А ежели не выплескивается вода из чаши морской, то что ее притягивает назад? Что может удержать воду на репе? Ничто. А на столь же круглой Земле? Ясно, что должна внутри ея быть сила притяжения, но ведь в глубинах – только ад. Неужели ад удерживает все на земле? Пожалуй, так и есть. Значит ли сие, что все, что на земле, – пакость и зараза? И лишь чистое и светлое, как душа Агеюшки, может преодолеть земное тяготение и взлететь на небо? Сам по себе сей факт неплохо укладывался в теорию Феодосьи. Но как же тогда цветы и плоды – почему оне не улетают на небеса? И сможет ли она, грешная Феодосья, на серебряной ступе с зарядом пороха взлететь на небесные сферы, обитель безгрешных? Феодосья в отчаянии вздохнула. Зримое и знаемое пока еще не могли прийти к согласию в ея уме. Она не знала, чему верить: собственным очесам или мировой научной мысли? А потому хмурила лоб и сводила узорные брови почти весь путь.