Хорош. С виду от крайна и не отличишь. Ничуть не хуже белогривого красавчика.
Белогривый красавчик вдруг встрепенулся, тронул Липку за плечо:
– Ты хочешь вернуться?
– Нет, – прошептал Липка, – нет.
Тень стены, запах конюшни и помоев, боль и беспомощность. Еще шаг, и он вновь станет вещью. Хозяин вещи глядел спокойно. Вещь по праву была его. Захочет – возьмет в темный, страшный Дом, захочет – оставит догнивать во дворе крепи в навозной луже.
Варка решительно двинулся вперед, прикрыл собой Липку:
– Я твой щит.
Крайн, наблюдая эти маневры, недовольно изогнул левую бровь.
– Вы что, отдадите его? – вскипел Варка. – Вот так, за здорово живешь? Да его еще в утробе матери покалечили. Били несчастную смертным боем! А потом и самого его лупили все кому не лень. И жрать не давали. Вы ж лечили его, вы же сами все видели!
– Не дури, – прошелестел Илка, – война с Сенежем нам ни к чему.
– Войны не будет, – прошептал Липка, – Вар, ты скажи Хелене…
– Стало быть, Липка – это Филипп? – спросил крайн.
Липка кивнул.
– Он законнорожденный?
Господин Вепрь скривился, озирая всех с видом оскорбленного достоинства.
– Какой есть.
– Сильно припекло, дядька Филипп? Так, что даже незаконнорожденный урод пригодиться может?
– Родня Аскольдовой вдовы уже к Сенежу руки тянет. А ведь я еще не помер, – снизошел до объяснений князь Сенежский, – но теперь…
Он окинул Липку довольным взглядом. Обернулся назад, к своим:
– Коня княжичу!
– Да-да, – кивнул господин Лунь, – забирайте его. Прошу, однако, помнить, что юный княжич отличается хрупким здоровьем. Без должного ухода он, к полному удовольствию ваших любезных родственников, неминуемо вернется в прежнее состояние.
Липка застыл на месте. Варка по-детски разинул рот.
– Кроме того, я успел заметить, – размеренно продолжал господин Лунь, – что ваш сын совершенно невежествен.
– Учителей найму. Из столицы выпишу.
– М-да… Ни вы, ни я не знаем точно, в чьих руках сейчас столица и что там происходит.
Собеседники посмотрели друг на друга, покивали, соглашаясь, и некоторое время обсуждали последние политические новости с таким видом, будто никакого Липки рядом не было.
– Да, – тяжко вздохнул господин Лунь, – пожалуй, в наше время замок крайнов – единственное место, где ваш сын, находясь в полной безопасности, мог бы получить хорошее образование. К сожалению, это невозможно, все мы слишком заняты, положение в стране таково, что…
– Правильно, – ни с того ни с сего громко заявил Илка, – хватит с нас людей. Вылечили, и пусть катится. Разве может быть для крайна большее унижение, чем сидеть с человеком за одним столом, спать под одной крышей?!
Князь Филипп немедленно разъярился.
– Мальчишка! – рявкнул он. – Князья Сенежские – не просто люди. И если я пожелаю, чтобы мой сын обучался у крайнов…
– Никто не отрицает древности вашего рода, – мягко прервал его крайн, – однако в словах господина Илма есть доля правды. Если мы возьмемся оберегать и обучать вашего сына, мы должны получить некое достойное вознаграждение.
– Какое же? – угрюмо спросил князь Сенежский.
– О, ничего особенного. Договор Сенежа с Пригорьем на прежних условиях. Я полагаю, вы и сами намеревались восстановить его.
– Да-а, – значительно протянул князь Филипп.
– Правда, следует ввести одно маленькое дополнение. Уверяю, это в ваших же интересах.
– Гм?
– Отзовите войска из Поречья и приграничного Заозерья, сосредоточьте их на прежних границах княжества. Пусть у них будет только одна задача – отражать вторжения извне, не пропускать мародеров и разбойничьи шайки. Сейчас самое важное – сохранить то, что имеешь. Иначе вашему сыну будет нечего наследовать.
– Таким образом Пригорье окажется за крепкой спиной Сенежа. Неплохо для вас. А что получу я?
– Благополучие вашего наследника и все, что предусмотрено договором. Надеюсь, вы понимаете – это немало.
* * *
– Тебе правда противно со мной за одним столом? – робко спросил Липка, когда они входили под своды главного зала.
– Дурак, – хмыкнул Илка, – а еще князь. Это называется дипломатия.
– Весьма уместное выступление, господин Илм, – высказал свое одобрение крайн. – В отличие от грубого и неразумного поведения господина Ивара.
Но Варку занимало другое.
– Правильно, – озадаченно поскреб он переносицу, – ты же князь.
И вдруг заорал на весь замок:
– Фамка! Фамочка!
– Ну чего тебе? – Встревоженная Фамка примчалась из кухни, наскоро вытирая руки о передник. – Что ты орешь, как будто вас всех уже поубивали?
– Помнишь, я тебе принца притащить обещал? Так вот он, принц. На белом коне, все как ты хотела.
– Что?!
– Что слышала. Учти, он даже не упирался.
Липка смущенно улыбался. Каждому было ясно, что упираться он не намерен.
* * *
Так граница, отделяющая своих от чужих, отодвинулась далеко за Тихвицу, к рубежам княжества Сенежского.
В день солнцеворота Варка по приказу крайна пел в Трубеже, у праздничных костров. Многочисленную охрану, предоставленную озабоченным господином Гронским, он разогнал, положившись на Илкин щит, и видел перед собой завороженные лица горожан и далеко, в высоте, бледный диск морозного солнца. Впервые он пел людям, и было ему легко. Два года назад он мечтал всего лишь дожить до весны. Теперь же ему казалось, что он будет жить вечно. Костер горел высоко, подпевали дружно, плясали весело, и никто не думал о войне, голоде и смерти.
А время текло над Крайновой горкой, текло, струилось, несло в своих темных водах то листопад, то дождь, седую метель, летучие облака, стаи птиц и падучие звезды.
Глава 7
– Десять человек за два дня. Гаснут как свечи. Конечно, многие истощены, но не до такой же степени. Это не чума. Никаких внешних признаков.
– Откуда они?
– Да из разных мест. Много дальних, но есть и сенежские. Первые пришли сами, неделю назад. Через два дня пучежские привезли еще две подводы. Теперь каждый день возят.
– Пригорские?
– Нет, с этой стороны Тихвицы – никого.
– Раньше надо было меня позвать.
– Все очень быстро. Я не думал, что это поветрие. Говорю же – на чуму не похоже. Они просто умирают. Слабеют, перестают дышать и все. За это время я спас только одного. Девчонка, вроде Жданки. Она была очень слабенькая, и я просто сидел с ней всю ночь. Не хотел, чтоб она умерла. Сейчас бегает как ни в чем не бывало.
Варка шел рядом с крайном к полосе палаток, выстроившихся на Гусином лугу. Туда, подальше от города, свозили больных. Тихих, безучастных, ни на что не жалующихся.
Обойдя палаточный лагерь, крайн сделался мрачен как никогда.
– Да, это не поветрие, – пробормотал он, бездумно глядя на красные башни Бренны под мирными летними небесами.
– А что тогда?
– Двадцать лет грабежей, пожаров, кровавых убийств. Двадцать лет ненависти. Все отравлено: вода, воздух, огонь в