Домициан повернулся к Марку Юлиану.
— Как ты осмелился помешать мне наказать эту женщину?
Марк Юлиан отвесил ему небольшой официальный поклон, как и полагалось в такой ситуации.
— Если я обязан изложить свою точку зрения, то нам лучше поговорить с глазу на глаз.
В этот момент глаза Аурианы открылись. Вокруг была лишь черная тьма. Сначала она заметила пламя факела, которое сильный ветер отклонял в сторону. Им освещалось лицо человека, стоявшего за Императором. По его голосу она узнала мужчину, который совсем недавно приказал Домициану отпустить ее. Теперь сознание полностью вернулось к ней.
«Если бы не он, я бы погибла».
Она напряженно следила за этим человеком, призвав на помощь весь свой разум. Домициан тоже подвергся доскональному изучению. Но теперь ее охватил порыв радости, она почувствовала себя невесомой, созданной не из плоти и крови, а из чего-то эфемерного, похожего на рвущееся под ветром пламя факела.
«Моя кровь и мое сердце знают тебя, как узнается соплеменник, которого не знаешь в лицо».
Возле этого человека тот, другой, причинивший ей боль, казался большим недорослем. Его лицо привлекало своей одухотворенностью, правильностью и чистотой линий, Увидев его, Ауриана ощутила, что длившееся долгие годы одиночество подходит к концу. И это было похоже на острую, мгновенную боль. Она почувствовала невероятное родство их душ. Для их разума не могли стать преградой даже крепостные стены. Она увидела огонь в его глазах и поняла что несмотря на всю свою сдержанность, он сильно недолюбливает Домициана.
На миг Ауриана ощутила объятия священной тишины, прерываемой лишь порывами ночного ветра, который нес с собой благословение Фрии, Матери Всего Живого. Она увидела лицо умиравшего воина, упавшего под ударом ее меча, ставшего для него роковым. Это случилось в Рябиновой Роще, когда их племена встретились в решающей битве. Все это значило, что жизнь меняется, совершая полный оборот.
Там стоял человек, рожденный быть царем.
Марк Юлиан почувствовал на себе взгляд Аурианы и возблагодарил всех богов за то, что они наделили его силой воспротивиться желанию повернуться и смотреть на нее. Он приказывал себе не подавать вида. Как много сумела она понять из его разговора с Домицианом? Будет ли она презирать его, если узнает, что он был тем самым, кто помешал свершиться ее мести? Поймет ли она, что жизнь Императора была спасена только из необходимости спасти ее жизнь и жизни других людей?
«Кто бы мог подумать, Ауриана, что ты попытаешься сделать то, на что не хватает мужества ни у одного мужчины в этом городе! Но если бы тебе это удалось, они растерзали бы твое тело в клочья тут же, на месте, и твой поступок ознаменовал бы начало гражданской войны. И ты, и я хотим одного и того же, но этот способ совершенно не подходит».
Злость Домициана была похожа на кипящую жидкость, которая должна была когда-нибудь пролиться через край. Первыми на пути этого потока оказались преторианские стражи.
— Заковать ее! — рявкнул он.
Два преторианца надели на Ауриану тяжелые кандалы.
— А теперь убирайтесь отсюда все вы! — Домициан расхаживал среди стоявших перед ним стражей и придворных, резко жестикулируя. — О том, что случилось, не смейте говорить никому, даже женам, любовникам или любовницам, никому. И если только мне станет известно, что кто-то проболтался, все, кто здесь был, понесут тяжелую ответственность. Идите! Хватит стоять и пялить глаза, как идиоты.
Преторианцам показалось, что Император намеревался наказать свою верную гвардию куда суровее, чем эту дикарку, злодейку, пытавшуюся убить его. Марк Юлиан с удовлетворением заметил в их глазах выражение разочарования и недовольства, семена которого упали в подготовленную почву.
Когда они остались одни, Домициан обернулся и пристально посмотрел Марку Юлиану в глаза.
— Ну вот. А теперь говори, зачем ты выставил меня на всеобщее посрамление?
Ауриана напряженно вслушивалась в их беседу. Домициан на время забыл о ее присутствии, но Марк Юлиан помнил о ней.
— Я остановил тебя, чтобы ты не попал в еще более худшее положение. Если ты бы разделался с ней таким образом, под горячую руку, твои враги тотчас же раструбили бы на весь мир о том, что ты испугался ее слов, поверив в их правдивость.
Глаза Домициана чуть вздрогнули и подернулись слабой дымкой неуверенности, и Марк понял, что попал в точку. Император был готов признать правоту его аргумента. Но гнев этого человека еще не утих.
— При одной мысли об этой предательнице у меня закипает кровь! Кто угодно на моем месте, сделал бы то же самое.
— Я долго пытался убедить тебя в том, что она куда более опасна, чем ты думал. Называть ее действия предательством было бы неверно.
— А как бы ты назвал это покушение?
— Ее действия полностью вписываются в своеобразный кодекс чести этих дикарей. Она находится в прочном плену этих понятий. Согласно их представлениям в такой ситуации, должна пролиться кровь лучшего мужчины вражеского племени. Она ничего не могла с собой поделать.
Опять Домициан потерпел поражение в схватке интеллектов. Марк Юлиан произнес то, во что ему хотелось страстно верить. Он все еще жаждал ее наказания и в то же время испытывал невероятное желание оставить Ауриану в живых. Раздираемый этими двумя противоречивыми страстями, Император находился в состоянии крайней растерянности и нерешительности. Как было бы славно дать ей испить в полной мере из чаши ужаса и беспомощности. Но нет, лучше не это. Пусть она изменит свой образ мышления, окунется лицом в грязь и кровь, научится обожать его. Возможно, что случившееся на самом деле не было попыткой покушения. Разве зверь не следует зову своей природы? Может быть, этого зверя еще можно приручить?
Император взглянул на Ауриану и, схватив за полуразорванный край туники, разорвал ее до самого низа, полностью обнажив ее спину и нежные, округлые ягодицы.
— Возможно, ты просто зверь, хищница, — сказал он. — Тем более тебе следует отведать плетки. Если тебе повезет, я остановлюсь прежде, чей ты умрешь.
Ауриана закрыла глаза, склонила голову, но не произнесла ни звука.
— Я бы не советовал делать этого! — быстро вмешался Марк Юлиан, почувствовавший сильный зуд в своих руках, которые были готовы сами, помимо его воли вцепиться в глотку Домициана.
«Если он искалечит ее, его ждет смерть! Нет! Не выдавать себя!»
Домициан повернул голову и уставился на Марка Юлиана.
— Ты, проклятый педант и крючкотвор, любитель законности! Я вовсе не расположен выслушивать лекцию о принципах философии стоиков, от которой я погружаюсь в сон.