зажрет вас до смерти. И классные яхтсмены больше туда не заходят, ну то есть яхтсмены с деньгами, — сказал он. — Если у вас есть немного денег, — сказал Арбутнот, — то в Мэне их абсолютно не во что вложить! Там даже нет проституток!
— И все же нам там нравится, — сказал Фрэнк.
— Они не евреи, а? — спросил Арбутнот своего адвоката.
— Нет, — ответил адвокат.
— По виду трудно сказать, — сказал Арбутнот. — Раньше я определял евреев с первого взгляда, — пояснил он нам. — Но сейчас я умираю, — добавил он.
— Плохо, — сказал Фрэнк.
— Фрейда не съел медведь, — сказал я Арбутноту.
— Фрейда, которого знал я, съел медведь, — сказал Арбутнот.
— Нет, — сказал Фрэнк. — Фрейд, которого вы знали, был героем.
— Только не тот Фрейд, которого я знал, — раздраженно возразил Арбутнот.
Медсестра заметила у него на подбородке капли слюны и отстраненно, как смахивают пыль со стола, вытерла ему подбородок.
— Фрейд, которого мы оба знали, — сказал я, — спас Венскую государственную оперу.
— Вена! — воскликнул Арбутнот. — Вена полна евреев! — крикнул он.
— В Мэне их тоже больше, чем раньше, — поддразнил его Фрэнк.
— В Лос-Анджелесе тоже, — сказал я.
— Во всяком случае, я умираю, — сказал Арбутнот. — И слава богу!
Он подписал лежащие у него на груди документы, и его адвокат протянул их нам. Вот так это и произошло: в 1965 году Фрэнк купил «Арбутнот-что-на-море» и двадцать пять акров мэнского побережья.
— За гроши, — как потом скажет Фрэнни.
На лице Арбутнота цвело разлапистое пятно почти небесной голубизны, а его уши рдели алым и лиловым, словно присыпанные старомодным фунгицидом. Казалось, исполинский грибок поедает Арбутнота изнутри.
— Подождите минутку, — сказал он нам, когда мы уже собрались выходить, и слова булькающим эхом отдались у него в груди.
Нянечка снова поправила ему подушки; адвокат резко захлопнул атташе-кейс; кондиционеры нагоняли в номер такой холод, что нам с Фрэнком казалось, будто мы в гробнице, в венской Kaisergruft, где покоятся бессердечные тела Габсбургов.
— Каковы ваши планы? — спросил нас Арбутнот. — Что вы собираетесь там сделать?
— Это будет тренировочный лагерь коммандос, — сказал Фрэнк Арбутноту. — Для израильской армии.
Я заметил, как губы адвоката скривились в улыбке; это была особая улыбка, которая заставила потом нас с Фрэнком посмотреть в документах, которые нам там вручили, фамилию адвоката. Адвоката звали Ирвинг Розенман, и, хоть он и был из Лос-Анджелеса, мы с Фрэнком были твердо уверены, что он еврей.
Старый Арбутнот не выдавил из себя улыбки.
— Израильские коммандос? — переспросил он.
— Ра-та-та-та! — сказал Фрэнк, изображая пулемет.
Нам показалось, что Ирвинг Розенман сейчас бросится на кондиционеры, чтобы не рассмеяться.
— Медведи их всех приберут, — странно сказал Арбутнот. — Медведи в конце концов приберут всех евреев, — сказал он, и безумная ненависть, отпечатавшаяся на его лице, была такой же старомодной и яркой, как и лиловый, гречишный отсвет на его ушах.
— Приятной смерти, — пожелал ему Фрэнк.
Арбутнот снова закашлялся; он хотел что-то еще сказать, но не смог справиться с кашлем. Он знаком подозвал сиделку, та, похоже, понимала его кашель без особых трудов; она знаком велела нам покинуть комнату, затем вышла к нам сама и сказала то, что ее просил передать нам Арбутнот.
— Он сказал, что умрет лучшей смертью, какую только можно купить за деньги, — сказала она; чего нам, добавил Арбутнот, явно не светит.
Мы с Фрэнком не смогли придумать, что бы нам передать через нянечку Арбутноту. Мы были довольны уже тем, что оставили его с мыслью об израильских коммандос в Мэне. Мы попрощались с сиделкой Арбутнота и с Ирвингом Розенманом и улетели в Нью-Йорк с третьим отелем «Нью-Гэмпшир» в кармане у Фрэнка.
— Именно там его и надо держать, Фрэнк, — скажет ему Фрэнни, — у тебя в кармане.
— Ты никогда не превратишь эту развалину снова в отель, — сказала Лилли отцу. — Она уже упустила свой шанс.
— Мы начнем очень скромно, — заверил Лилли отец.
Под «мы» отец подразумевал меня и себя. Я сказал, что поеду с ним в Мэн и помогу ему начать.
— Значит, ты такой же чокнутый, как и он, — сказала мне Фрэнни.
Но у меня была идея, которой я никогда не делился с отцом. Если, как говорит Фрейд, сон является исполнением желаний, то, как говорит опять же Фрейд, то же самое можно сказать о шутках. Шутки тоже осуществляют желания. Я сыграл с отцом шутку. И продолжаю играть ее вот уже пятнадцать лет. Поскольку отцу сейчас уже за шестьдесят, я не погрешу против истины, сказав, что шутка «удалась»; моя шутка сошла мне с рук, и это святая правда.
* * *
Последний отель «Нью-Гэмпшир» никогда не был и никогда не будет отелем. В этом и заключается шутка, которую я играю с отцом все эти годы. Первая книга Лилли «Попытка подрасти» дала нам достаточно средств, чтобы мы смогли восстановить «Арбутнот-что-на-море»; а когда вышла экранизация, мы могли бы вернуть и «Гастхауз Фрейд». Может быть, к тому времени мы уже могли позволить себе купить и «Захер» или, по крайней мере, «Стэнхоуп». Но я знаю, что третьему отелю «Нью-Гэмпшир» совсем не обязательно быть настоящим отелем.
— В конце концов, — как скажет Фрэнк, — первые два тоже не были настоящими отелями.
Дело в том, что отец всегда был слепым, — или слепота Фрейда оказалась заразительна.
Мы разобрали мусор на берегу. Более или менее восстановили «территорию» — то есть снова засадили лужайки, даже потрудились восстановить один из теннисных кортов. Потом, через много лет, мы устроили бассейн, потому что отец любил плавать, а следить за тем, как он плавает в океане, было все-таки боязно: вдруг он повернет не в ту сторону и уплывет в море. А бывшие общежития гостиничного персонала, здания, где когда-то жили отец, мать и Фрейд? Их мы просто снесли; пришли рабочие и не оставили от них камня на камне. Место, где они стояли, мы разровняли и замостили. Мы сказали отцу, что теперь здесь автостоянка, хотя у нас никогда не было так уж много машин.
Мы вложили душу в главное здание. Там, где когда-то была регистрационная стойка, мы сделали бар и превратили фойе в огромную игровую комнату. Мы вспомнили о досках для дартс и бильярдных столах в кафе «Моватт»; думаю, Фрэнни верно сказала, что мы превратили фойе в венскую кофейню. За фойе следовало то, что когда-то было гостиничным рестораном и кухней; мы просто сломали несколько стен и превратили все это, как сказал архитектор, в «некое подобие деревенской кухни».
— Огромное подобие, — скажет Лилли.
— Нелепое подобие, — скажет Фрэнк.
Идея восстановить танцевальный зал принадлежала Фрэнку.
— На случай, если придется устроить большую