признанию, как страдает от того, что не может быть полноценным членом гурта, но не закончил мысль и не посмотрел на меня, а отхлебнул чая. Что ж, мне знаком этот способ избегать неудобных тем.
– Вам нужно что-то еще? – спросил Тор, отодвигая пиалу. – У меня есть дела.
– Еще какие-то дела, кроме того, чтобы просвещать меня относительно ваших традиций?
– Другие дела, кроме разговоров о Рахе.
Я покраснела, с ужасом понимая, что именно он обо мне думает. Неужели он смотрит на меня, как мои генералы, и видит лишь глупую влюбленную девчонку? Я надела маску чопорной гордости.
– Если хочешь уйти, пожалуйста. Но скажи Раху…
– Скажите ему сами!
Тор встал так резко, что затрясся стол. Забеспокоившись, Чичи подбежала к Тору и стала обнюхивать его ноги, но юный левантиец ее будто и не заметил.
Он стоял с воинственным выражением лица, как всегда, когда пылал гневом, и я проглотила свой, сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Ты же знаешь, что я не могу.
– Тогда найдите способ, потому что я не стану. Я хочу сражаться, а не болтать. Хочу заняться чем-то важным, чтобы снова почувствовать себя левантийцем.
– Но ты нужен мне здесь, Тор. Ты нужен нам.
Он окинул меня сердитым взглядом, прижав кулак к груди.
– А мне до смерти надоело, что я нужен только ради слов, которые в меня вложили силой, только чтобы служить мостом между двумя народами, двумя людьми… и никогда ради меня самого.
Похоже, он тут же пожалел о своих словах и скрестил руки на груди, словно яростно защищаясь. Такой гордый в своей печали. Я чуть не прикоснулась к нему, чтобы выразить то, чего не могла выразить словами. Что хотя мы родились в разных местах и живем так по-разному, хотя говорим на одном языке лишь потому, что его заставили выучить наши слова, я понимаю его боль, ведь она живет в моем сердце и душе. Я так много всего потеряла, и этого уже не вернуть.
– Это не так, Тор. Эти два…
– Разве?
Он сердито покосился на меня, готовясь услышать ложь, но это была не ложь. Я так привыкла к его присутствию, к его колючему и проницательному взгляду, к тому, как он сутулится, словно извиняясь за то, что слегка выше. Мне не хотелось, чтобы он уходил.
Но я так этого и не сказала. Уж слишком много это значило. И вызывало бы насмешку. Я промолчала. А Тор, приняв мое молчание за поражение, фыркнул и отвернулся. Прежде чем он успел уйти, я схватила его за руку и совершенно бездумно провела ладонями по его щекам, запустила руки в волосы и поцеловала его.
На краткий миг я попыталась вложить в свои губы все слова и чувства, которые не могла высказать, в надежде, что он поймет – он нужен и сам по себе. Однако поцелуй был слишком мимолетным. Тор не отстранился, но и не ответил, только напряг каждый мускул, и меня охватила паника.
Я отпрыгнула, как испуганный котенок, и с влажных губ полились извинения.
– Прости, – сказала я. – Мне не следовало… Я… Просто ты… Я… Извини. Не понимаю, что на меня нашло.
Он выглядел ошарашенным, но при этих словах его брови разгладились.
– Тогда разрешите вас покинуть, ваше величество, – сказал он, поклонившись с уязвленной гордостью. – До свидания.
Я смотрела ему в спину, а на губах еще горела память о поцелуе, которого не должно было быть. Я не могла позвать Тора обратно, как не могла позвать Раха.
Чувствуя себя жалкой дурой, какой они оба, несомненно, меня считали, я стиснула зубы, сдержав вопль разочарования, и смахнула со стола чайник. Разлетелись осколки. У меня не было времени. Не было власти. Придется отпустить их обоих, если это необходимо. Я должна стать императрицей Драконов, как моя мать, и показывать всему миру один лишь лед.
Когда прошла первая вспышка гнева, полились слезы, и я присела, зарывшись лицом в шерсть Чичи, – теперь только ей дозволено видеть мои рыдания.
К счастью, у меня было много дел. Нужно принять клятвы, встретиться с лордами, похвалить солдат и составить планы. Пришел и тут же ушел Оямада с выводком секретарей, а Мансин выслушал доклады разведчиков и генералов. Я могла предоставить все это им и отдохнуть, и только боги знают, как я нуждалась в отдыхе, но еще больше мне надо было показать себя. Мое положение рискованно покоилось на спинах левантийцев, и если я не укреплю его, прежде чем они сами перессорятся, то останусь ни с чем.
Так долго я считала Гидеона э'Торина своим злейшим врагом и все же, когда начало садиться солнце и приближалась казнь, не чувствовала удовлетворения, только тошнотворное беспокойство. Закрыв глаза, я видела искаженное болью лицо Раха, когда он просил сохранить жизнь друга.
«Ты же императрица. Ты можешь поступить как угодно».
От осознания, что это не так, во рту остался привкус горечи.
Нуру велела мне надеть на церемонию мягкое темное платье без сверкающих нитей, и, войдя в главный зал тем вечером, я выглядела скромно. Ради Раха я чуть не надела свое самое яркое платье, пренебрегая ее советом в надежде привлечь внимание богов, но это было бы неуважительно и послужило бы слабым утешением, ведь он просил гораздо большего.
Когда я вошла, зал был набит левантийцами со строгими и напряженными лицами. Присутствовало несколько кисианцев – генерал Мото, министр Мансин, пара строго одетых лордов, состоявших при дворе самозваного императора, и Сичи. Я присоединилась к ней и Нуру, скользнув в тень.
Прошептав приветствие, в ответ я получила натянутую улыбку. Сичи не говорила о своих отношениях с мужем, левантийским императором, но в ее крепко стиснутых зубах не сквозила мрачная радость. Она не предвкушала предстоящую казнь. Интересно, каким был Гидеон, если, несмотря на все что он натворил, Сичи и Рах хотели сохранить ему жизнь.
Я не сразу нашла Раха в толпе. Окна были закрыты ставнями, а фонарей мало, светили они слабо, но как только я его увидела, то уже не могла отвернуться. Он по-прежнему был в темной одежде, в какой когда-то приходил ко мне. Под моими пальцами ткань была такой мягкой, а его тело под ней таким теплым и полным жизни, таким желанным. Мне хотелось целовать его, чувствовать его крепкие объятия, произнести левантийские слова, которые я заучила, чтобы мы могли слиться воедино, но слова так и застряли у меня на языке. А теперь, если я их забуду, Тор не подскажет, его здесь нет.
Нет. Не думай о Торе.
«Ты такая же шлюха, как мать, – сказала темная сторона моей души. – И пытаешься контролировать людей тем же способом».
Но естественно, никто не говорил ничего подобного про императора Кина. Хотя он стал отцом незаконнорожденного