слишком близко. Иногда его уши даже улавливали, как ветер доносит до него эхо его голосов, так ему казалось, и он поправлял на спине сумку и ускорял шаг.
Перед тем как уйти, Инто зашёл попрощаться с Корвеном. Он не ожидал особого обращения, лишь учтивого «Доброго пути», свойственного сдержанному, как настоящий граф, камергеру, но старик обнял его с такой силой, что мог сломать рёбра, а потом без разрешения вывернул его пожитки на стол и, не найдя там никаких особенных припасов, отругал его за легкомысленное отношение к делу, а затем навёл шуму на кухне, чтобы мальчишке собрали хороших (он подчеркнул: хороших) запасов и набил его сумку до краёв хлебом, булками, вяленым и невяленым мясом, яблоками и повидлом. Отыскал в каморке маленький вертел и котелок, раздобыл огниво, верёвку, нитки с иголкой и столовый ножик с салфетками. Взял у Гарая бутылочку с обеззараживающими каплями и повязки, смесь от ожогов и древесный уголь на случай, если Инто съест что-то не то и почувствует признаки отравления. От вина и дополнительного бурдюка Инто опрометчиво отказался.
– Там, куда я иду, должен быть ручей, – он жестом попросил Герту не засовывать ему в сумку второй бурдюк. – Я наберу там.
– Так должен быть или будет, молодой человек? – спросил камергер.
Теперь Инто очень жалел о своей самоуверенности и доверчивости картописцам. И вино сейчас ему очень тоже бы пригодилось. Если не глотнуть, чтобы согреться, так развести костёр. С ним-то дерево намного быстрее бы разгоралось, а так чиркай огнивом, закрывай от ветра.
Ночью случился дождь, и это Инто расценил как хороший знак, потому как после бури уже на заре он смог набрать с листвы и ямочек в камнях воды по самую крышку. Помог ему пополнить запасы и кое-где выпавший на его пути снег, собираемый им в котелок, в котором он варил жидкий суп из листвы во время привалов.
Чем дальше он шёл, тем становилось прохладнее, и он сильнее кутался в куртку и даже надел штаны поверх тех, что уже носил, потому как окружение его и небольшое знание особенностей географии обещали ему, что дальше станет только холоднее.
Инто перестал считать дни примерно дней через десять, как Рога Саттелит скрылись из виду. Романтика путешествий очень быстро потеряла для него свою привлекательность, стоило ему только начать мучаться от жажды, голода и мозолей, а потом и вовсе стала мутировать в панику, когда он понял, что если ему на пути не встретится хотя бы какая-то дичь и он не начнёт охотиться, запасов провизии ему хватит ещё дня на два, а это значило, что чтобы дойти до того холма, что он приметил себе в качестве ориентира, ему придётся варить альмионовую кору и жрать шишки и жуков, чтобы не помереть под ближайшей пихтой. Хрустальный образ его мечты о жизни странника разбился так же, как до этого разбилась его мечта стать кирасиром, и он снова был вынужден вытаскивать из кожи её острые осколки.
Ещё одним его врагом, кроме постоянного чувства жажды, голода и усталости от постоянной ходьбы, частых приступов бессонницы и неточных ориентиров, которые будто начали водить его по кругу, стал набирающий силу мороз. Дома зимой он в любой момент мог вернуться под крышу бычьего загона или конюшни, чтобы согреться, а тут только и оставалась роскошь разводить костры, рискуя сжечь свой плащ искрами, а древесина лиственницы оказалась в этом отношении очень щедра. Убивал ужасно сухой воздух, изменяющийся в зависимости от высоты, на которую он поднимался, или глубины, на которую он опускался, давление, осадки и пронизывающий насквозь ветер. Порой его одолевало отчаяние и закрадывалась мысль развернуться и пойти домой, но вместо этого он забивался в какую-нибудь пещерку или вжимался спиной в дерево и плакал, желая призвать к себе высшие силы в виде какого-нибудь голодного волка, чтобы прекратить свои мучения и чтобы не жалко было сдохнуть от голода, а в битве, как когда-то воображал только при участии Гнева.
Однажды ему улыбнулась удача, и он увидел его. Того, о ком когда-то рассказывал Согейр. Чудище Мериана мелькнуло между скалами, пройдя в расщелине на мягких лапах, когда Инто огибал огромный валун, за которым он приметил для ночлега пещерку. Сначала мальчик подумал, что у него начались галлюцинации, и он его придумал, но потом огромная белая кошачья туша с синими полосами под шеей и на морде снова, сверкнув серебряными глазами, мелькнула над ним, на уступе, и быстро спряталась обратно, оставив после себя только низкий хищный рык. Инто обрадовался, что избавление от мук, наконец, нашло к нему дорогу, и уже достал было охотничий нож, но чудище больше не появилось, оставив охотника ждать себя с видом глуповатой боеготовности. А когда Инто поднялся на уступ, где видел монстра, то нашёл там только недоеденного козла, из которого быстро сварил себе суп с листьями и приправами из запасов, и этот нехитрый перекус со слюнями и шерстью выродка Мериана показался ему в тот момент самым вкусным и изысканным блюдом из когда-либо съеденных им ранее.
В тот же вечер, быстро заглотив похлёбку, Инто сделал не самое приятное для себя открытие. Карта! Он изучил её более пристально, пытаясь понять, что же в ней не так и есть ли на ней хотя бы один нормальный ориентир, чтобы понять, где же он сейчас может находиться, как вдруг заметил на уголке крошечное пятнышко. Придвинув его к огню, он разглядел, что это вовсе не пятнышко, а крошечная, начерченная белой краской запрещённая руна Эбо.
– Твою ж мать! Чтоб тебя! – выругался Инто и бросил бесполезную карту в огонь. Он слышал о таких картах, кирасиры пару раз упоминали в посиделках у Ласской башни, мол, их специально рисуют уже лет пятьдесят специально для тех, кто хочет отыскать в долине Королей богатое захоронение, чтобы пустить цацки покойников, в коих их отправили в последний путь, на свои чисто мирские потребности. Наплодили в своё время таких карт больше двух сотен и помечали в уголке специально белой краской, почти в цвет бумаге, чтобы знак можно было разглядеть только в свете огня. Что ж? Теперь, наблюдая за тем, как одна такая обманная карта догорала в пламени, он точно знал, что они действительно существуют и что одна из них с самого начала вела его в не пойми каком направлении неизвестно куда. Хоть теперь от неё была какая-то польза.
Второе открытие, не менее обезнадёживающее, он сделал уже на следующее утро, когда снова забрался на уступ, где нашёл козлиную тушу. Там же, где лежала добыча, он увидел след, который показался ему очень знакомым. Четыре плоских, похожих на треугольники с мягкими краями углубления и глубокие борозды, как от ножей. Или когтей. Точно. Он видел такие следы практически с самого начала своего пути, начиная где-то в лиге от Рогов Саттелит. Сначала он находил их на своём пути, потом они появлялись вокруг места его привала на утро, обнаруживались в местах, где их не было, когда он возвращался, решив изменить направление пути. Чудище Мериана преследовало его все эти дни и просто распугивало всех зверей, на которых Инто мог бы охотиться, обрекая изгнанника питаться травой и зачерствевшими булками.
– Тебе больше нечего делать?! – кричал Инто в пустоту, бросив камень в то, что принял за мелькнувшую за валуном тень. – Нечего делать?! О, как же ты меня задрало, долбаное ты чудище! Я хочу есть! Дай мне нормально поесть!
Через несколько минут он понял, что ругается с голыми скалами и никто отвечать ему, в общем-то, не собирается, пнул пучок каких-то веток, ещё раз выругался, закинул сумку на плечи и снова побрёл вниз по склону.
Следов он больше на своём пути не встречал.
И, надо сказать, теперь ему почти каждый день подворачивался случай пострелять из лука и почти каждый раз готовить себе или зайца,