Почти тотчас же в гостиной появился тот самый приятный молодой советник посольства. Он принес малиновой кожи портфель и, усевшись тут же, за круглым столиком, довольно долго писал что-то.
— Закружилась белокурая головка... ах... она чудесно кружится и у принцесс от глоточка алкоголя! — воскликнул барон, завладевая рукой Моники.— Не правда ли, господни президент Туркестанской республики... в перспективе! Не правда ли, прелестная ручка у принцессы, а? А вот мы и попросим нашу принцессу Золото поставить вот этой прелестной ручкой вот здесь, на бумаге, своё царственное имя!
— П... п... по... чему? — спросила Моника и удивилась тому, что язык её не слушается. И всё плывет перед глазами. С негодованием она ощутила, что толстяк француз тесно сидит с ней рядом на обитой атласом софе и даже положил ей руку на талию. Она вскочила, пошатнулась и чуть не упала.
Откуда-то издалека доносились слова:
— Пустяки. Подпишите! Конечно, где вам понимать, девочка, но не волнуйтесь. Это сулит огромные выгоды вам, наследнице. Золото, нефть, молибден. Сделайте ещё глоточек. Вот так. Вкусно? Теперь головке легче. Ну, не упрямьтесь. Чисто символическая подпись. Все равно Бухара пока в руках большевиков. Ну! Вот я вожу вашей ручкой. Какая ручка! Она создана для поцелуев. А подпись — формальность. Да не упрямьтесь. Всё равно ваш отец не хозяин.
Где-то далеко-далеко прозвучал голос зеленоликого:
— И не будет. Хозяева мы — прогрессисты.
— Я же говорю — формальность. Так, крепче. А тебе, девочка, вот.
Неведомо откуда, неведомо как на бархате скатерти оказался поистине бесценный алмазово-рубиновый гарнитур, от одного вида которого могла закружиться голова королевы.
Хоть и мало что могла сообразить затуманенная крюшоном головка, но девушка поняла, что перед ней подлинное сокровище.
— Это мне? — обрадовалась она, как маленькая девочка при виде куклы с закрывающимися глазами.
— Вам! Подписывайте!..— пододвинул бумагу барон.— Я говорил, что она не устоит!
Моника поймала взгляд жестоких и жадных глаз, барона, и вдруг ей опять стало страшно. Барон Робер усмехнулся.
— Девочка очаровательна. Что ж, пожалуй, мадемуазель Люси недооценивает свое дитя… гм... Принципы к черту! Что не дозволено простым смертным, то дозволено Ротшильдам.
Девушка обернулась на покашливание. Её глаза встретились с глазами советника, составляющего документ. Он вдруг заговорил:
— Господин барон, позвольте...
— Что вам?
— Их высочество несовершеннолетняя, насколько я понимаю.
— Гм!.. Что вы хотите сказать?
— Необходимы поручители.
— Где их, к дьяволу, достать? Но он прав, — сказал барон Усману Ходже.— Получается несолидно. Заговор против невинности. Кто здесь есть на рауте? Из туркестанцев?
— Господин Валиди. Господин Мустафа Чокай.
— Отлично. Пригласите их сюда. А мы разопьем с принцессой по бокалу... прохладительного. Идите же!
— Валиди и особенно Чокай, так сказать, в орбите «Интеллидженс сервис». Боюсь, они заупрямятся,— заметил Усман Ходжа.
— Хорошо, пойдем вместе, и я скажу им пару слов на ушко. Ха, разве они устоят? Надо кончать! И потом... такое очаровательное создание!
Последние слова он произнес у двери и исчез за портьерой. С минуту стояло молчание. Блаженное состояние расслабленности у Моники не проходило. Вдруг она встрепенулась. Её поразил и вывел из полузабытья взгляд советника.
Дальше произошло совершенно неожиданное. Молодой человек вдруг стал перед ней на колени, осторожно взял её руку и поцеловал. Моника даже не успела запротестовать.
— Не бойтесь. Я целую вам руку не потому, что вы принцесса. Я отдаю дань вашей неземной красоте. В юности я мечтал о богинях. Я думал — на греческом Олимпе были такие богини. Выпрекраснее! На вас можно только молиться. Ещё немного, ещё мгновение позвольте смотреть на вас.
Он вскочил с колен и потянул с софы Монику, ошеломленную, очарованную.
Молодой советник был молод, красив, правда, несколько приторен. Но и приторная красота может привлекать. «Хорошеньким мальчик»,— подумала Моника, и она почувствовала к нему расположение и доверие.
— Ни слова! — говорил он, беря её под локоть. — Ни слова! Эти ужасные люди. Барону нельзя верить! Он... он отвратительно поступает с молоденькими девушками, даже с... принцессами... А вы слишком прекрасны даже для принцессы. Он... с вашей матерью. Я не могу, не смею вам сказать. И теперь вы. Это ужасно. Пусть мне будет плохо. Идёмте. Где же ваши друзья? Идёмте к вашим друзьям. Конечно, у вас есть друзья. Здесь? Где они? Барон сейчас вернется.
Он вывел Монику из гостиной и, бережно поддерживая, провел в сумятицу большого зала, полного гостей. Он дрожал от её прикосновения. Словно в тумане, девушка вдруг нашла в толпе гостей мисс Гвендолен... Точно кролик под змеиным взглядом, так и опираясь на руку советника, Моника подошла к своей менторше, ожидая неприятной сцены.
Но Моника ошиблась. Холодные глаза мисс Гвендолен не видели её. Да и как могло быть иначе. Молодой оливковый египтянин восторгался: «Ловцы жемчуга Бахрейна не найдут в море Ормузда таких жемчужин, которые сравнились бы с вашими зубками».
Мисс Гвендолен заметила Монику, лишь когда мистер Эбенезер зашипел:
— Где вы пропадаете, чёрт возьми? Благодарю вас, господин советник! Вы очень любезны.
Уже в карете он учинил Монике разнос. Она попала в лапы ротшильдовской шайки. Этот красавчик советник — человек барона, способный на всё. О чем с Моникой говорили? Что она им обещала?
Моника все рассказала.
— Милочка, — протянула мисс Гвендолен,— поступок с коленопреклоне-нием красив. Ничего не скажешь. Но тебе пора знать, что у европейцев красивые жесты маскируют всякую пакость. Такие по колено бредут в грязи. Твой рыцарь — лакей и слуга Ротшильда, а все знают, какое чудовище барон.
— Рыцарь — славный мальчик.
— Дрянь! — сказала Гвендолен. В карете прозвучал звук пощечины. В воспитание молодых принцесс азиатского происхождения по собственной инициативе мисс Гвендолен включила некоторое физическое воздействие. За то царственные пансионерки прозвали свою воспитательницу «очковая змея».
Бедная Моника только стиснула зубы, но не заплакала. Обиды она научилась терпеть с детства. Но она не удержалась и, рискуя получить новое внушение, заявила:
— Обезьяна я... в клетке...
— Нелепо, чтобы секретарь или нотариус, пусть хорошенький мальчик, так просто испытывал бы хорошие чувства к девушке, за которой охотится это животное барон... Тебя высосут и вышвырнут на свалку.