о хороших днях в Летнем саду, как он советовал, – она думала о том, как он доберется к себе в этот февральский мороз по темным улицам.
…Через три дня после скудного обеда в Доме писателя он, как и обещал, отправился к ней с припасенным ломтиком хлеба в кармане. На углу Литейного проспекта и улицы Салтыкова-Щедрина он почувствовал, что его оставляют силы, попытался удержаться у стены, но упал. Проходивший мимо человек, увидев его, сам истощенный и слабый, обхватил его руками и довел до своей квартиры.
Он умер через день. И никто не узнал, что в одном из холодных ленинградских домов его ждала та, к которой он шел.
…Она осталась чудом жива. И долго жила после него, тоскуя о нем и свято веря в рассказанное Прустом некое кельтское поверье, по которому душа ушедшего вселялась то ли в дерево, то ли в цветок, то ли в какую-то красивую вещицу. И если мы оказываемся рядом, тот, кто ушел от нас, это чувствует и зовет нас. Услышав и откликнувшись на зов, мы освобождаем его от смерти.
А иногда он снился ей на прогулке в Летнем саду, окруженный своими знакомыми, друзьями. Был там и Свифт, и Дидро, и Ромен Роллан, и, конечно, Марсель Пруст.
* * *
…Типографский экземпляр «Пленницы», пятой части романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» пропал в блокадном городе. Сохранился только текст, отпечатанный на пишущей машинке.
Бунин, Дзержинский и я
Иван Алексеевич Бунин 29 октября 1943 года в понедельник записал в дневнике: «Взяты за эти дни Екатеринослав, Лоцманская Каменка (когда-то я там был перед проходом по порогам). Теперь это, верно, город, гнусно называемый «Днепродзержинск».
Днепродзержинск был освобожден Красной армией от немецко-фашистских захватчиков 25 октября 1943 года. В 22 часа Москва салютовала в честь его освобождения… На далекой Магнитке в эту ночь в своих бараках, перенаселенных комнатах, подъездах и дворах обнимались, целовались, рыдали и смеялись эвакуированные днепродзержинцы. Они пережили время, когда родная Дзержинка за семь суток в тяжелейших условиях 41-го года отправляла на Восток электрооборудование всех цехов и прокатные станы. Немцы кричали, что русским все равно придется остановить металлургические заводы на Урале, так как там нет марганцевых руд. А чугун без этой руды не произведешь. Но нашими инженерами был найден способ производства маломарганцевистого чугуна, к тому же разработано месторождение марганца на реке Полуночной и на рудниках Казахстана. Этот успех можно было сравнить с выигрышем в крупном военном сражении. Мощные мартены Магнитки вскоре дали стране броневую сталь.
Немцы, ворвавшись в промышленный Днепродзержинск, были убеждены – через три-четыре месяца дадут фатерлянду днепродзержинскую сталь. Изуверские методы, применяемые оккупантами в таких случаях, известны.
Управляющий заводом Герман Шмунд, уполномоченный фирмой «Хюттенверке» и концерна «Герман Геринг», писал, приступив к работе: «Следует отдать должное этим русским: они разумно, со знанием дела реконструировали предприятие. Одна за другой выстроились доменные печи, вытянулись корпуса сталеплавильных и прокатных цехов, продуманно и экономно пролегли подъездные железнодорожные пути. Но пребывание здесь является огромным испытанием для моего терпения. Рабочая сила малодружелюбна. Вряд ли Германии удастся проникнуть в мысли этого народа».
Перед изгнанием из Днепродзержинска Герман Шмунд докладывал шефам в Берлин: «Это огромный завод. Но мы не смогли пустить его. Сейчас выпускаем за месяц 80 бричек, 1500 напильников, 80 тысяч костылей для рельсов… Большевики дали новому поколению очень хорошее образование. Это молодое поколение не только умеет читать и писать, но и очень хорошо и основательно изучило геометрию и алгебру. С ними очень тяжело сговориться…»
Великому русскому писателю, который до боли в сердце любил родину, можно простить опрометчивые слова – «гнусно называемый Днепродзержинск». Человек он был вспыльчивый и политизированный – от «Деревни» до «Окаянных дней». Уехав за рубеж, многого не знал, да и власть новую не признал. А история о том, почему его юношеской Лоцманской Каменке дали имя Феликса Дзержинского, проста.
* * *
В 1921 году в стране после Гражданской войны началось восстановление промышленности. Но разрешение на пуск Каменского Днепровского завода (впоследствии имени Дзержинского) не было, хотя завод имел пять доменных и десять мартеновских печей, три бессемеровских конвертера, группу прокатных цехов: рельсобалочный, железопрокатный, среднесортный, проволочный, мостопрокатный. Всю эту махину рабочие решили восстанавливать своими силами.
Мало того, родилась на Днепровском заводе идея построить памятник рабочему-металлургу, революционный и профессиональный по идее. Идею подсказало время: ленинский план монументальной пропаганды, перенесение из Екатеринослава в Каменское останков замученных деникинцами рабочих. На их могиле был поставлен временный деревянный памятник… Казалось, что весь заводской коллектив пришел к согласию, что памятник, несмотря на все жизненные и производственные сложности, ставить нужно. Своими руками своему делу.
Но старые спецы – главный инженер, начальник литейного цеха и другие руководящие работники – отказались участвовать в сооружении памятника. Они ссылались на отсутствие чугуна и на то, что литейный цех не приспособлен для художественного литья. Да и заложенная в проекте революционность смущала.
Тогда рабочие обратились к инженеру-строителю, архитектору, скульптору Алексею Яковлевичу Соколу, который возглавлял строительный цех на заводе. Он приехал в Каменское из Петербурга, где закончил Академию художеств. В Италии, Германии, Греции изучал живопись, ваяние, зодчество. В Каменском он стал известен как автор самого красивого, комфортного здания в городе.
После долгого обсуждения, каким должен быть памятник, возник образ Прометея, который должен стоять на высокой колонне с факелом вечного огня в руке как символ творческого горения и неукротимого стремления к человеческой справедливости.
Самой большой проблемой стала отливка фигуры Прометея. Найдется ли на заводе литейщик, способный это сделать? И вообще, возможно ли художественное литье на бездействующем заводе? Литейщик нашелся и вызвался сам отлить Прометея. Его звали Сергей Васильевич Гречнев. Смелости Гречнева обрадовались так, что дали в помощники еще трех литейщиков. Им, занятым на памятнике, выделили добавочную пайку хлеба, сахара и мяса.
Лепка модели шла прямо в цеху. За работой наблюдали «болельщики». Одни искренне переживали за дело. Неверующие ворчали: «Скорее можно стать ксендзом, чем Гречнев бога греческого отольет!» Последние дни работы Гречнев ночевал в цехе, охранял сделанное.
Голова и лицо Прометея были заформованы из 84 отдельных частей. Левая рука с факелом и поверженный орел отливались отдельно. Наконец наступил решающий момент. Подняли опоку, и все увидели чисто отлитую фигуру Прометея, реальную и зримую. Отливка удалась! Выполнение такой работы стало верхом литейного искусства.
Но Прометею, чтобы подняться на многометровую колонну, надо было пережить и голод, и засуху 21-22-го годов.