— Насколько я понимаю, вы не питаете особого интереса к картам, занимаясь антикварной мебелью…
— Боже мой, — вслух произнесла Сабрина. — Ничего не понимаю.
Но… если Стефани жива…
СТЕФАНИ ЖИВА.
Это произнес внутренний голос, та часть ее «я», которую она утратила год назад, и об этом тоскует ее душа, даже в минуты счастья.
Стефани. Стефани. Стефани.
Ей нужно найти сестру. Нужно разыскать эту женщину во что бы то ни стало. И неважно, кто это окажется на самом деле.
Занимаетесь антикварной мебелью.
Быстрыми шагами, почти бегом она миновала залитые солнцем улицы и подошла к тенистому каменному дворику гостиницы «Европа». Официанты разносили обеденные блюда постояльцам. Некоторые удивленно вскинули головы при виде раскрасневшейся Сабрины. Она невольно замедлила шаг, вошла в вестибюль и поднялась в номер.
Надо будет позвонить, мелькнула у нее мысль. У меня нет времени ездить по провинции, в один антикварный магазин за другим…
Время. Сегодня мне нужно лететь из Марселя в Лондон. А завтра утром — из Лондона в Чикаго.
Она посмотрела на часы. В Авиньоне сейчас день, полвторого. В Эванстоне половина восьмого вечера. Сейчас они, наверное, ужинают. Муж и дети, наверное, ужинают.
Она повторяла эти слова про себя, как заклинание, Моя семья. Муж и дети.
Гарт, Гарт, Гарт.
Усилием воли она прогнала эту мысль. Не сейчас. Потом. Сейчас главное — Стефани.
Стефани. Жива.
Ах, Стефани, я люблю тебя, скучаю по тебе, иной раз мне так одиноко…
Но если она в самом деле жива, то что это значит? О ней уже год никто ничего не знает. Она сделала так, что все считали: ее нет в живых.
Но зачем ей это понадобилось? Она все еще хочет считать себя Сабриной Лонгуорт? Считать себя женой Макса?
Наверное, у Макса возникло желание скрыться. Впрочем, это не удивило бы тех, кто с ним знаком. Можно было себе представить, что он так поступит, если он узнал, что журналисты готовят серию материалов с разоблачением компании «Уэстбридж импортс»: подделки произведений искусства и контрабанда антиквариата. Скорее всего, у Макса Стювезана был тщательно разработанный план исчезновения.
Но неужели Стефани согласилась на жизнь в изгнании? Неужели она могла так его полюбить…
А как же ее муж? Дети? Сестра? Она хотела, чтобы мы считали, будто ее нет в живых?
Стоп… Стоп… Ее ведь на самом деле нет в живых. Да и как вообще она могла остаться в живых? Нет, здесь просто какое-то совпадение… какая-то самозванка…
Но что-то уж слишком много совпадений, и чем больше Сабрина думала о том, что Стефани осталась в живых, тем более реальным ей это казалось.
Свернувшись калачиком в кресле, она дрожащей рукой набрала номер телефона и дожидалась, когда телефонистка в гостинице соединит ее с Эванстоном. Сначала к телефону подошла миссис Тиркелл, в трубке послышался ее неторопливый, успокаивающий голос, а потом трубку взял Гарт.
— Ах, любовь моя, любовь моя, — сказала Сабрина. Эти слова вырвались у нее непроизвольно, она была настолько взволнована, что не смогла их сдержать.
— В чем дело? Что случилось? — Его торопливый голос, в котором явственно сквозили встревоженные нотки, казалось, зазвучал в ней самой; закрыв глаза, она мысленно представила, как он обнимает ее, целует в губы, прижимает ее своим телом сверху…
— Ничего. — Но на самом деле она дрожала так, что произнесла это слово еле слышным шепотом. Извини, проговорила она про себя, мысленно обращаясь к нему. Я еще ни разу не солгала тебе после того, как ты узнал всю правду; мне в самом деле казалось, что я больше никогда не буду тебе лгать. Но я не могу рассказать тебе все до конца. Я сама должна во всем разобраться, должна выяснить, что же все-таки произошло, потому что, если уж говорить совсем откровенно, вся эта история касается только нас со Стефани. Прости меня, любовь моя, прости, но я сама должна поговорить со Стефани…
Поговорить со Стефани?
Я не могу поговорить с ней, ее нет в живых. Ее нет целый год, и мне нужно привыкнуть жить без нее. Но если… если окажется, что она жива, то я сама должна поговорить с ней и узнать, почему она так поступила. Она согласится поговорить со мной, мы ведь всегда разговаривали с ней о чем угодно. Она перевела дыхание.
— Ничего не случилось, Гарт, просто я соскучилась, я люблю тебя… я скучаю без вас. Мне так плохо здесь одной. Жизнь становится в тягость, когда вас нет.
— Ну, эта проблема легко решается.
— Знаю. Я и пытаюсь кое-что сделать. А теперь расскажи, как дела у нас дома.
— Значит, завтра ты не приедешь.
Ах, Гарт, как же хорошо ты меня знаешь, я еще ничего не сказала, а ты уже все понял.
— Нет. Мне нужно задержаться на несколько дней. Надо еще кое-что посмотреть для «Коллектиблз».
— Ты что, все еще в Лондоне?
— Нет, в Авиньоне. Мне нужно позвонить кое-кому из торговцев антиквариатом в Провансе. Не знаю, сколько времени это займет.
Он ничего не ответил. Понял, что я лгу, подумалось Сабрине. Я уехала в Прованс, не предупредив его, сейчас я не очень с ним откровенна. Теперь он будет терзаться вопросом, не тянет ли меня в Европу, к прежней жизни, не почувствовала ли я за год нашей семейной жизни скуку?
— Гарт, все получилось совершенно неожиданно, я ничего заранее не планировала. — Она слышала, что в ее голосе звучит мольба, но ничего не могла с собой поделать; она в самом деле молила судьбу, чтобы все у нее в жизни сложилось хорошо. — Все остается в силе. Встретимся в Париже, когда у тебя закончится конференция, как мы с тобой договорились. Клифф и Пенни погостят у Вивиан, а мы целую неделю проведем одни.
— Да, конечно, — непринужденно ответил он. — А теперь расскажи, чем еще ты занималась.
Облегченно вздохнув, Сабрина откинулась на спинку кресла. Почему она решила, что, выслушав ее, Гарт сразу рассердится или чего-то испугается? Он ведь знает, что она продает «Амбассадорз» и дом на Кэдоган-сквер, знает и то, что теперь ей не хочется разрываться между домом и Европой. Просто мне померещилось, мелькнула мысль.
— Виделась с Сиднеем Джонсом и подписала документы о передаче прав собственности на «Амбассадорз», теперь он принадлежит Александре. Но мне пришлось массу времени провести в магазине: нужно было проверить бухгалтерские книги, побеседовать с Брайаном, просмотреть опись имущества…
— Словом, ты стараешься все сделать так, чтобы при расставании не терзаться угрызениями совести.
Она улыбнулась.
— Да, примерно. Ничего страшного, просто становится немного грустно. Как при окончании школы.