назвал даже одного полковника. Переворот назначался на 8 февраля. На вопрос князя Долгорукого, а что же будут делать, если его величество не согласится на отречение, Терещенко ответил, что тогда государя устранят… Терещенко уехал.
Наутро князь Долгорукий рассказал все слышанное состоявшему при императрице князю Шервашидзе. Вызвали помощника начальника дворцовой полиции подполковника Шепеля и рассказали ему. Шепель отнесся к сообщенному, как к очередной сплетне, не придал делу серьезного значения, и оно заглохло. До сведения дворцового коменданта ни со стороны свиты вдовствующей императрицы, ни со стороны дворцовой полиции об этом случае ничего доведено не было.
Между тем вернувшийся в Киев из Петрограда Терещенко опять рассказал князю Долгорукому, что план не удалось осуществить. Один из участников якобы выдал все предприятие.
Последнее неверно. План не был выдан. Дворцовому коменданту он остался неизвестен до самой революции. Правда в том, что Гучков не нашел среди офицеров людей, соглашавшихся идти на цареубийство. Не нашел Гучков тогда и вообще сочувствия среди общественников насильственному перевороту. На предложения некоторым принять участие в таком заговоре получались отказы. В числе отказавшихся был и член Государственной думы Шульгин.
Гучков изменил и отложил временно план. Он решил организовать остановку царского поезда во время следования его между Царским Селом и Могилевом, потребовать отречения, а если придется, прибегнуть и к насилию. Выполнение нового плана было назначено на половину марта. К этому времени был вызван с Румынского фронта генерал Крымов.
О таком последнем, окончательном плане нападения на государя главный начальник охраны его величества, дворцовый комендант Воейков осведомлен не был, и знал ли о нем Протопопов и его политическая полиция — неизвестно. Полагаю, что они этого плана не знали.
Доклады начальника Петроградского охранного отделения министру Протопопову становились все тревожнее.
5 февраля генерал Глобачев докладывал об увеличивающемся недовольстве из-за недостатка некоторых продуктов. Он предостерегал о возможности так называемых голодных бунтов и эксцессов «самой ужасной из всех анархических революций». Почти ежедневно его доклады сообщали о забастовках.
7 февраля генерал предупреждал, что 14 февраля возможна попытка устроить шествие к Таврическому дворцу, что большевики, меньшевики и социал-демократическое объединение вынесли такое же решение. Генерал предупреждал о «грядущих весьма серьезных последствиях».
Представил генерал Протопопову и список министров того Временного правительства, которое предназначается после переворота. На листе значился премьером князь Львов и все министры будущего Временного правительства, кроме Керенского и Гвоздева.
Последнее встревожило наконец и легкомысленного Протопопова, верившего в свою звезду Юпитер и т. д. Продолжая хвастаться, что он знает все и что он расстреляет революцию и зальет кровью столицу, Протопопов струсил. Он начал беспокоить докладами их величества. Возбуждая недовольство на генерала Рузского, министр стал просить о выделении Петрограда из ведения Рузского, то есть о выделении его из Северного фронта в особую единицу с подчинением генерал-лейтенанту Хабалову. Новый военный министр генерал Беляев внес этот проект в Военный совет, тот провел проект, и государь утвердил.
Хабалова Протопопов расхваливал их величествам как энергичного человека, что совершенно не соответствовало истине. Это был довольно старый, не разбиравшийся в политике генерал солдатского типа, когда-то отличный начальник Павловского военного училища, но теперь человек усталый. Боевая работа ему была уже не по плечу, а пост ему вверили боевой. Хабалов и начал вырабатывать с градоначальником Балком (человеком тоже новым для Петрограда) план военной охраны Петрограда на случай беспорядков.
Чувствуя, однако, свою беспомощность, как министр, не одобряемый премьером, презираемый с деловой точки зрения другими министрами, Протопопов надумал провести на пост премьера Н. А. Маклакова. Их общий друг Н. Ф. Бурдуков стал хлопотать за новую комбинацию. Маклаков соглашался работать совместно с Протопоповым. Это бы усилило позицию последнего. Одновременно велась кампания за немедленный роспуск Государственной думы и за назначение новых выборов. Это была давнишняя мечта Маклакова. Предпринятая кампания сначала имела успех.
8 февраля Протопопов передал Маклакову высочайшее повеление заготовить проект манифеста о роспуске Государственной думы и привезти его лично государю. На следующий день Протопопов доложил государю о предполагаемой на 14-е число демонстрации и доложил выработанный у градоначальника план охраны Петрограда. План удостоился высочайшего утверждения. Этим планом министр внутренних дел предусмотрительно сваливал всю предстоящую борьбу и ответственность по столице на начальника Петроградского военного округа.
Слухи о реакционных планах и проектах Маклакова и Протопопова дошли до думских кругов. Заволновалась вся оппозиция.
Родзянко стал воздействовать на бывших в Петрограде членов династии с целью повлиять на государя не идти на реакцию.
6-го числа с государем уже говорил приезжавший к чаю из Гатчины великий князь Михаил Александрович. Его старались настроить в нужном направлении Родзянко и великий князь Александр Михайлович, вызванный в Петроград по делам авиации[142]. Говорил с ним на фронте и генерал Брусилов, прося повлиять на государя относительно изменения политики.
Великий князь советовал государю пойти на уступки. Но не надо забывать, что он был младший брат, да, кроме того, в его взглядах видели влияние его супруги, что не нравилось.
9-го числа у государя был с докладом и завтракал великий князь Георгий Михайлович, вернувшийся из объезда армий в течение трех месяцев. Он знал пессимистический взгляд на будущее своих братьев великих князей Николая Михайловича и Сергея Михайловича. Он много слышал на фронте от Брусилова и других генералов. Он и доложил, что некоторые из высших начальников считают желательным дарование реформ, что все относятся с уважением к Государственной думе.
Еще более решительные шаги предпринял великий князь Александр Михайлович. В Киеве до великого князя доходили слухи о самых важных революционных проектах либералов. С ним имел беседу антидинастического характера Терещенко, что привело великого князя в негодование, так как он прежде всего понимал всю политическую несерьезность и все легкомыслие Терещенко. В Киеве членам династии было известно многое, чего не знали в Царском Селе. Лишь в конце января императрица Мария Федоровна получила письмо от одной из внучек, в котором та, очевидно наученная кем-то, убеждала бабушку вернуться в Петроград, пригласить государя в Аничков дворец и убедить его сделать перемены среди министров.
Великий князь Александр Михайлович, вернувшись в декабре из Петрограда, начал писать государю письмо, которое закончил и отправил государю лишь 4 февраля. Великий князь убеждал государя пойти навстречу обществу, уволить Протопопова, назначить министров, пользующихся доверием страны. Великий князь писал, между прочим: «Недовольство растет с большой быстротой, и чем дальше, тем шире становится пропасть между тобою и твоим народом… В заключение скажу, что как это ни странно, но правительство сегодня есть тот орган, который подготавливает революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все