— Вильгельм[55] будет в ярости, — заверил собеседника Ленин. — Но в душе, я уверен, он почувствует облегчение. По крайней мере, он получит повод к войне, которую так давно хотел развязать.
Джек нахмурился:
— Он псих?
— Нет, он не безумец. Кайзер просто слабый человек, калека и, судя по слухам, гомосексуалист, который решил доказать свою мужественность, сыграв великого воина.
— Ага. — Джек медленно закивал. — Пассивный гомик, пытающийся затеять драку, чтобы убедить всех, что он не пассивный и не гомик. Да, знавал я такую породу. Навидался их вдоволь.
— Пусть так. Вильгельм ищет возможности посражаться с тех пор, как взошел на престол. И поскольку до сих пор никто не помог ему осуществить это желание, он сам вынужден будет выступить в роли зачинщика.
Ленин кивнул в сторону германских матросов, которые весьма нестройным хором выводили «Ach, Du Lieber Augustin».[56]
— Возьмем, к примеру, этот маленький «круиз доброй воли», — сказал он. — Посещения различных портов на боевом корабле Hochseeflotte.[57] Это же не что иное, как грубая демонстрация силы, дабы произвести впечатление на мир.
— Показывает всем, кто здесь хозяин?
— Точно. И таким образом уничтожение судна потребует ответной реакции на брошенный вызов.
— Гм. Ладно, ты знаешь об этом больше меня. — Джек пожал плечами. — И все-таки странно: разжигать войну в надежде, что твоя собственная страна попадет в ее жернова.
— Мне это не нравится, — ответил Ленин. — В конце концов, я русский, и мне очень нелегко. Но лучшей почвы для революции, чем глобальное поражение в военном конфликте, не придумаешь. Посмотри на Францию.
— Но коммунары проиграли, не так ли?
— Так. Они совершили много ошибок, на которых мы научились.
* * *
— Он как будто говорит о яичнице, — сквозь зубы процедила женщина с красными лентами. — Нет, я сейчас пойду туда и размозжу ему башку этой бутылкой. К черту задание, к черту невмешательство, к черту временной парадокс. Мне плевать. Я его убью.
* * *
Джек сказал:
— Знаешь, вот будет забавно, если Россия победит. Ты окажешься в дураках.
— На это мало шансов. Русская армия — посмешище, она годится лишь на то, чтобы сдерживать татар да иногда устраивать погромы в еврейских местечках. Офицеры по большей части — некомпетентные фигляры, получившие звания благодаря семейным связям, а не собственным способностям. С другой стороны, германские вооруженные силы почти столь же хороши, как они сами о себе думают.
— Но Россия большая страна.
— Да. Слишком большая страна, которую не так-то просто защищать. Германское вторжение с запада, атака японцев на востоке — это будет уже чересчур. Вот увидишь.
— Ты чертовски уверен, что япошки ввяжутся в грязное дело.
— Товарищ Лондон, — мягко проговорил Ленин, — как вы думаете, откуда мы берем средства? Кто платит за то, что свершится сегодня ночью?
* * *
Три женщины обменялись взглядами.
— А вот это, — сказала та, что с косами, после минутного молчания, — поставит на уши абсолютно всех.
* * *
— Нас финансируют япошки? — недоверчиво переспросил Джек. — Ради бога, почему?
— У них есть территориальные интересы в Азии. Россия им в этом препятствует. А война в Европе создаст благоприятные возможности.
— Проклятие, — буркнул Джек с несчастным видом, — Вот уж не знаю, нравится ли мне эта часть предприятия. Работать на узкоглазых, против белых… Ладно, ладно, — торопливо произнес он, увидев выражение лица Ленина. — Я не сказал, что не буду ничего делать. Я хочу только вернуться домой. И мне плевать, даже если придется работать на самого дьявола.
Он взглянул на Ленина поверх своего стакана:
— Если я уже не работаю…
* * *
— О господи, — вздохнула женщина с косами. — Как это ни прискорбно, кажется, в нем весьма сильны расовые предрассудки, а?
— Как и в Эрнесте Хемингуэе. — Женщина с красными лентами в волосах не отрывала глаз от бутылки. — Сдается мне, нам придется оттаскивать тебя от него за уши.
* * *
— Интересный вопрос, — начал Ленин, — на самом деле вот какой: включатся ли в войну другие европейские страны? Франция может решить, что это подходящий случай свести старые счеты с Германией. А остальные — кто знает? Не исключено, что это обернется глобальным конфликтом, какого не было со времен Наполеона.
— Ну и что? Главное, чтобы наши Соединенные Штаты не втянулись, — хмыкнул Джек. — А этого не случится. У нас толь-ко-только появилась армия, и она слишком занята индейцами. Если конфедераты не спятят окончательно, они в эту заваруху не ввяжутся.
— Если война распространится — что ж, тем лучше, — заявил Ленин. — Потому что с ней распространится и революция.
Он вытащил из кармана тяжелые серебряные часы на цепочке и открыл их, щелкнув крышкой:
— А теперь, думаю, нам пора идти. Осталось еще несколько часов, но у нас обоих есть дела, не так ли?
Он начал было подниматься из-за стола, но Джек остановил его:
— Подожди. Надо обсудить еще одну деталь.
Ленин снова опустился на лавку.
— Видишь ли, я тут подумал кое о чем, — начал Джек. — Предположим, кто-то нанял кого-то, чтобы тот сделал что-то противозаконное. Допустим, этот наниматель из породы осторожных и хочет быть уверенным в том, что второй ублюдок не станет после болтать направо и налево. Вдруг его сцапает полиция и выбьет из него правду или он напьется и не сумеет держать язык за зубами. Я имею в виду, никогда ведь не знаешь наверняка, точно?
Слова Джека звучали легкомысленно, лицо его светилось простодушием: словно он интересовался, где здесь поблизости можно перекусить.
— Но когда речь идет о бомбе, — продолжил он, — есть только один верный способ сделать так, чтобы человек никогда не раскрыл рта, верно? К тому же у этого способа имеется дополнительный маленький плюсик — человеку уже не придется платить. Нет, — быстро добавил он, — я ни на что не намекаю. Я вовсе не думаю, что ты замыслил нечто подобное. Это было бы нехорошо по отношению к старому товарищу по революции.
Он подался вперед, глядя Ленину прямо в глаза:
— Но просто на всякий случай, если я вдруг ошибаюсь, возможно, тебе любопытно будет узнать, что я тут кое-что написал и оставил бумаги в надежных руках, и если я не заберу их сегодня ночью, то завтра утром найдутся люди, которые прочтут мои заметки с глубоким интересом.
Ленин не шелохнулся и не отвел взгляда. Секунд пять протянулись в молчании. Затем он громко расхохотался:
— Nu, molodyets! — Он хлопнул ладонью по столу. — Поздравляю, товарищ Лондон. Наконец-то вы научились думать как русский.
— Кажется, они уходят, — заметила женщина с косами. — Мы пойдем за ними или…
Женщина с красными лентами выпалила:
— Я этого не вынесу!
Внезапно она вскочила, метнулась к соседнему столу, оттолкнула Ленина и, схватив Джека за руки, прижала его к стене.
— Послушай, — заговорила она торопливо, взволнованно, но ласково, тщательно подбирая слова, — послушай, ты не должен этого делать. Ты развяжешь самую ужасную войну в истории своего мира. Миллионы людей погибнут, она не принесет ничего, кроме страданий и разрушений. Послушай, — возбужденно повторила она, — у тебя великий талант…
Джек смотрел на нее сверху вниз, приоткрыв рот, а голос женщины становился все громче.
— Проклятие! — рявкнул он наконец. — Владимир, ты когда-нибудь слышал что-то подобное? Прости, милашка. — Он отвел от себя ее руки решительно, но не грубо. — Моя не говорить на тлингит,[58] или как его там.
Он ухмыльнулся и шлепнул ее пониже спины:
— Ну-ка, крошка, теперь беги. У больших белых братьев куча дел. — Затем обратился к Ленину: — Дай ей пару копеек, иначе она потрусит за мной, как щенок-дворняга. И сматываемся отсюда к черту.
* * *
Женщина с красными лентами воскликнула:
— Но я слышала, что говорила по-английски!
Они медленно взбирались по склону холма, возвышающегося над Ново-Архангельском. Уже стемнело, но звезды светили достаточно ярко, да и туман так высоко не поднимался.
Идущая впереди женщина с сережками-ракушками сказала, не оборачиваясь:
— Так уж это работает. Не спрашивай меня почему. Какой-то каприз управляющей программы.
— Это же всем известно, — вставила третья женщина. — Только не говори, что забыла такую элементарную вещь. Впрочем, учитывая, сколько ты выпила, удивительно, что ты еще помнишь, где находишься… Ты же не принимала антиинтоксикантов, да?
— У меня от них все тело чешется.
— Боги! — Женщина с косами беспомощно всплеснула руками. — Ты опасный человек, ты это знаешь? В один прекрасный день мы перестанем покрывать тебя.