Понедельник. Молитва
Я читаю Ю. Нагибина. Он мне, как оказалось, очень родной и близкий художник, писатель и человек. У нас много общего из того, что складывается на бумаге.
15 июля 1995
Суббота. Молитва, зарядка
Демидова снилась мне. А все из-за того, что мудак Глаголин заставил ее написать заявление об отпуске на три месяца без сохранения содержания. Два горлопана, С. и А., его-де вынудили!.. За год не сыграла ни одного спектакля. Быдло, оно и есть быдло, и плебс их толкает на такие тексты и возбуждает их кровь. Они не могут ей простить ее голубую кровь, белую кость и высокомерие, каким она удостаивает их вместе с Глаголиным. Демидова — знак Таганки, актриса № 1, женщина в конце концов. Когда мы говорим «Таганка», мы слышим «Демидова, Славина, Высоцкий», мы не слышим «С. А.». Она перенесла такую операцию… И если вся губенковская братия кормится у Любимова, то Демидовой-то это уж можно было позволить.
23 августа 1995
Среда, мой день. Молитва, зарядка
Каждую ночь мне снится Любимов. В деле — в театре, на репетиции… Я даже встревожился: не случилось ли чего. Потом, сейчас понял. На столе лежит дневник — тетрадь № 9, я вычитываю перепечатанную рукопись, а там сплошняком театр, репетиции «Живого», те самые, когда он рождался — 68 год, и, естественно, Любимов, Любимов во всех вариантах. Оттого и сны. Со страниц дневника шеф переселяется в мое полусонное подсознание и действует в нем.
24 августа 1995
Четверг. Молитва, зарядка
Я закончил вычитывать тетрадь № 9 и остался ею весьма доволен. Любимов не зря посещал меня во сне. Опубликовать эту тетрадь срочно, в разгар-итог нашего раскола, как пример нашего единства когда-то. Губенко был в первых рядах и прекрасно вел себя, умно и талантливо. Господи! Как все жаль.
27 августа 1995
Воскресенье. Кемерово
Ни молитвы, ни зарядки
Убедился еще раз, что Абдулов со Збруевым очень хорошие артисты.
Абдулов в казино до половины восьмого торчал, а в 12 спектакль… Да разве можно было этого лося удержать в е… профилактории?! Еще удивляются, почему ему здесь не понравилось… Номера без телефона, скучища, нет лиц и поклонников.
Банкет вчера губернаторский в Доме Актера был прекрасен. Господа артисты были на высоте — рассказывали театральные историйки-байки. И я не отставал, рассказал о Михалкове и шубе. «Ну, теперь вы понимаете, что „Гамлет“ — это трагедия…» И тост мой был в продолжение историйки: «В эти дни, здесь, я понял, что День шахтера — это праздник!»
Когда Лановой сказал: «А теперь, Маша, «невечернюю», я рассказал опять же о «Гамлете». Когда Высоцкий в темноте произнес «Быть или не быть», с галереи раздался голос: «Володя, спой!» И запел я «Во субботу…» Главный дирижер крикнул: «Браво!»
А самолет все еще стоит, и похоже… не будем гадать. Вернулся я с банкета, ушел тихо, в 23 был в койке.
5 сентября 1995
Вторник. Красноярск, г-ца «Октябрьская», № 501
Делал зарядку, и молитва перед тем была. Нас встретили вчера, конечно, с помпой. Теперь осталось немногое — сыграть хорошо, оправдать доверие, легендарность «Таганки», а не то, чтоб: «Да, это не та Таганка… Вот если бы они приехали 15–20 лет назад, это была бы та „Таганка“, а теперь — отцвели хризантемы в саду».
Эта женщина (стесняюсь назвать бабой) — Кузнецова Евгения Георгиевна — «пивная королева» — Ангел похмелья — читала лекции о Цветаевой, Ахматовой, любит театр. Акционировала пивной завод, имеет колоссальную прибыль. В отделе кадров — очередь на работу, средняя зарплата — 1 млн. 300 тыс. руб. Написал ей просьбу, оставил счет фонда.
Кузнецова Е. Г.:
— Мы воспитывались на Театре на Таганке. Мы ждали всю жизнь, всю молодость этот театр.
Сказано впроброс, без патетики, но здорово.
Зубков В. А. обещал дать завтра «мерседес» для поездки в Овсянку к Астафьеву. Ходит Зубков с двумя молодцами, с охраной. Во, блин! Купил башню-долгострой за 2 миллиарда…
8 сентября 1995
Пятница. Молитва. Зарядка
У меня счастливейший день — я был у Астафьева в кардиологии.
— Валера, ничего не прибывает потом, — говорил он, рисуя стародубадони-траву от сердца («у меня бабушка травница была»).
— ничего не прибывает потом… Что в детстве задержалось, тем и питаемся всю жизнь.
Хотелось все записать, каждое слово запомнить. Вот он цитирует Гоголя, восхищается гоголевским пером, рассказывает, как они с Курбатовым читают наперебой, попеременке друг другу «Мертвые души». Сетует, огорчается, жалеет о сгоревшей в войну в Полтаве рукописи «Тараса Бульбы». Тут же перекидывает мостик к певице Булановой, Маше Распутиной, к Павлу Кадочникову.
— Образованнейший артист (человек) был. Снимали фильм, я как-то опоздал на съемку, зачитавшись «Борисом». Он спросил меня, почему опоздал. «Зачитался». — «Что читал?» — «Бориса Годунова». — «А я ведь когда-то молодого инока играл и всего „Годунова“ наизусть знал».
Я слушаю, раскрыв рот, хохочу до упаду… А он продолжает уже мою мысль, что надо смотреть, видеть, двигаться. Не лениться. Можно и выпивать, и девок любить, но не забывать и трудиться. О литературных курсах вспоминает:
— За два года 58 спектаклей посмотрел… — И уже сравнивает «Мертвые души» с Белокуровым и постановку нынешнюю: — Белокуров сидел один на какой-то приступочке, скамеечке и думал, ничего не произносил, а я валялся от смеха — столько у него на лице было всяких переживаний. Очень смешил, и глубоко… — Вспоминает: — Да, Бортник приходил один раз к Заболоцкому, но пьяный, разговора-то не получилось. Он чего-то дергается. Я к этому отношусь снисходительно, но… разговора нет… А в «Родне» он моего отца сыграл один к одному… актер прекрасный. Приходите с ним как-нибудь вот так же.
Астафьев целый монолог произнес о «провинциальной штукатурке». Он кровно связан с нашей братией. У него есть рассказ, посвященной М. Ульянову. Я читал его письма к Папанову, а потом к вдове, его разговоры с Петренко, прекрасные отзывы о Бортнике. Он смотрит, он интересуется, он спорит, ругается, без меры лается и так же хвалит. «Годунова» он не видел и назвал «Оптимистической трагедией» — промелькнуло по телеку, или где-то прочитал, или кто-то сказал, что я — Самозванец в тельняшке. И сразу у него негативный образ матросика-большевика. «Прежде чем лаяться, посмотреть надо» — это его вчерашние слова.
Когда я вошел, он читал газету лежа. Обнялись крепко, я чуть было слезу не пустил, так меня отечески как-то, горячо прижал он к себе, и мне показалось, что действительно рад он видеть меня. Народу всякого у него бывает, и много. И вот Грин был у него в Овсянке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});