Он сам не заметил, как погрузился в сон.
* * *
Те, кто избрал меня, дав мне свою силу! Почему оставляете верную рабу свою, почему перестали вести ее? Или больше уже не нуждаетесь во мне? Но если так – почему не даете мне покоя, даже пусть и покоя смерти?
Я не смею желать большего!
Ведь, с каждым часом, с каждым прожитым мгновением становится лишь хуже… Хотя я думала, что хуже быть уже не может.
Видения вновь посещают меня, но лучше бы им не возвращаться! Я опять вижу тот, же, другой мир, но совсем не так, как раньше. Какие-то смутные образы, обрывки непонятных картин, и потусторонних пейзажей… потом что-то огромное, несоизмеримо живое и неживое одновременно. Оно где-то там, и одновременно во мне… Оно выпивает мои силы, растворяя в себе… Оно становится частью меня и мной… Нет, не оно! Я становлюсь частью его! Я так не хочу! Не хочу…Не хочу…
* * *
…Надсадно завизжали разом, все восемь колес, каждое – почти в два человеческих роста высотой, и громадная, почти квадратная штурмовая башня, медленно набирая ход, покатилась вперед, туда где под утренним солнцем краснели черепичные крыши осажденного города. Издали могло показаться, что это черная граненая скала сошла с места, и сейчас, повинуясь колдовской силе, идет к городским стенам, чтобы смять, разметать их кирпичи всей тяжестью своего каменного тела. Владислав стоял на самой верхней площадке башни, в числе тех, кому предстояло первыми сойтись с врагом в честном бою. Дух захватывало от вида, открывавшегося с высоты почти восемьдесят футов. Цепь протянувшихся до горизонта гор, белые и зеленые холмы, крошечные беленые домишки, изящные колокольни и башенки Лукко дель Джорджо, поля и оливковые рощи. Домики вдали казались игрушками, вышедшими из под рук искусного мастера, горы виделись особенно четко на фоне густо синего утреннего неба, а стены городка, который им совсем скоро предстояло взять – совсем невысокими и легко преодолимыми.
Несущее в своем чреве почти тридцать пять десятков воинов осадное орудие все ближе продвигалось к стенам Лукко дель Джоджо. Слышалось хлопанье бичей, взмыкивание волов, напряженное дыхание, вырывавшееся разом из сотни грудей сидевших в нижнем этаже, когда они дружно тянули за ремни, что вращали колеса.
Рассекая утренний воздух, примчался со стороны крепости увесистый камень, отскочил от обитой свежими бычьими шкурами бревенчатой стены. Следом прилетел второй – башня даже не вздрогнула. Метательные машины были бессильны против великанши. Чуть погодя воздух наполнился свистом десятков стрел, несущих горящую просмоленную паклю. Они почти сразу бессильно гасли, вонзившись в сырую кожу.
Вновь заработали вражеские катапульты, и о стену башни разбилось полдюжины больших глиняных сосудов. Вспыхнуло оранжевое жаркое пламя, заклубился зловонный, режущий глаза дым. В распоряжении защитников этого тосканского городишки, оказывается, был запрещенный церковью греческий огонь! Впрочем, и на этот случай имелось действенное средство. Через узкие, неразличимые для врага амбразуры обильно полилась из козьих мехов разбавленная уксусом вода, легко гася уже грозившую поджечь осадную башню тягучую, жарко полыхавшую жидкость. Грозное сооружение все ближе продвигалось к цели, и уже каких-нибудь футов двести отделяли его от не очень высоких кирпичных стен и заранее засыпанного рва. Стоявший рядом с силезцем лейтенант кондотьеров, Антуан Коле, с хищной усмешкой на безусом лице извлек меч из ножен. Над зубцами стены вдруг блеснул огонь и взлетело черное облако… В следующий миг башня содрогнулась от страшного удара. Треск ломающихся бревен слился с воплями людей, но все перекрыл, короткий, заложивший уши удар грома. Еле удержавшийся на ногах Владислав еще ничего не сообразив, протянул руку растянувшемуся во весь рост на помосте оруженосцу, когда второй удар обрушился на резко сбавившую ход башню. Содрогнувшись до основания, она замерла на месте. С треском оборвался, повиснув на лязгнувших цепях, штурмовой мост. Замычали испуганные быки, загомонили, загалдели разом на полудюжине языков воины на нижних ярусах, послышались стоны раненых. Кто-то дико орал, что ему оторвало ногу, и он сейчас умрет. Владислав глянул вниз; в стене башни зиял пролом, словно пробитый огромным кулаком. В него мог бы пройти даже не согнувшись, самый высокий человек. В ту же секунду что-то влетело туда, и прямо в лицо Владиславу рванулся клубок огня – он едва успел отпрянуть, при этом чуть не сбив с ног Коле. Жуткий крик мучительной боли рванулся разом из десятков глоток, вместе с жирным дымом взмывая к небесам: меткости того, кто стоял у прицельного квадранта баллисты можно было позавидовать.
Ошалело заметались вокруг силезца рыцари и солдаты, не соображая что делать: они были приучены сражаться против мечей и копий, а не против неугасимого огня и страшного, непонятного оружия…
Нет, разумеется, многие из них, и в их числе сам Владислав слышали не раз о дьявольской выдумке итальянцев: бронзовых и железных трубах, что с ужасной силой мечут при помощи пороха каменные ядра. Но сейчас даже не все знавшие об этом оружии, сообразили, что простив них в ход пущено именно оно.
Вновь ударил рукотворный гром. С хрустом подломилось сразу два колеса. Башня сильно качнулась, так что третье колесо, слетело с оси. Вершина ее описала широкий круг, стряхнув, как лошадь небрежно стряхивает надоевших мух, добрую треть из тех, кто стоял на боевой площадке. Владислава с размаху швырнуло грудью на парапет, так что потемнело в глазах. Он даже не успел испугался, увидев как промелькнуло в воздухе, тело нелепо растопырившего руки Антуана, успев только заметить полное недоумения выражение лица товарища… Кричали люди, жалобно мычали быки в нижнем этаже туры, а Владислав, стоя на перекосившихся досках настила, пытался сообразить как спастись, если путь вниз отрезан разгоревшимся вмиг пожаром.
Он еще отчаянно прикидывал: можно ли попробовать потушить огонь, когда четвертый выстрел бомбарды прикончил башню. Крепко сбитые толстыми кованными гвоздями стволы столетних сосен, разъехались, словно жерди, связанные гнилой веревкой, и могучее осадное орудие разом обрушилось вниз, погребая под собой не успевших спастись. Он полетел вниз, вместе с обломками и орущими людьми, потом зацепился за что-то, и повис на полуразвалившемся основании туры. Пролетевшее бревно ударило, разорвав кольчугу, его под ребра, ломая их, сминая легкое… Багровые круги перед глазами затмили на несколько секунд белый свет, но он хорошо видел множество мертвецов, лежащих вокруг того, что только что было грозной военной машиной, видел, как корчатся внизу тяжело раненные и обожженные, как отчаянно спасаются бегством, падая под градом стрел немногие уцелевшие… И даже сквозь рев волов, треск разгоравшегося огня, стоны умирающих были слышны торжествующие крики долетавшие со стен Лукко дель Джорджо. Горящая смола пролилась за воротник кольчуги, заставив его закричать…Тяжелая дубовая плаха скользящим ударом обрушилась сверху на его голову, смяв и расколов шлем. Адская боль затуманила разум, глаза залила кровь, но он успел еще с ужасом увидеть, как по его нагруднику стекает белый мозг… Затем сознание покинуло его…