Кай сгреб в кучу сухую хвою, принялся сплетать заклинание, но со смехом и шутками зажег огонь только с пятой попытки.
— С огнивом удобнее, — заметил он весело, но прислонившаяся к колючему стволу Каттими не согласилась:
— Удобнее с магией. Только ты лепишь ее как тяжелую кувалду, а надо-то забить крохотный гвоздик. Не бросай в пищу горсть соли, бросай щепотку. Не рой под основу дома пропасть, замучаешься сыпать в нее камни. Не расправляй крылья, если нужно спрыгнуть с порога.
— Ох, сколько мудрости за один раз, — удивился Кай. — Ты как?
— Будь бережлив и незаметен, — прошептала Каттими. — И лучше и в самом деле пока обойтись огнивом. А если близко будут чужие уши, так и без него. Что у нас с дымом?
— Никакого дыма, — уверил девчонку Кай. — Только сухие ветви, хвоя. Весь дым идет по стволу, тонет в снежных шапках. Разогреем ягодный отвар, лепешки, двинемся дальше. Ты не ответила мне. Как твоя рана?
— Уже в порядке, — улыбнулась Каттими. — Слабость пока не отступает, но отступит, как только встряхнет нас опять какая-нибудь неприятность. Поверь, я бы уже давно прыгала как малолетка на цветущем лугу, но тогда, в Хилане, слишком глубоко нырнула. Когда пила кровь, словно сама стала пустотной мерзостью. И пока стояла, ждала, чтобы наполнилось заклинание, пропиталась ею, копотью покрылась. Так что нужно время, чтобы стряхнуть все это с себя. И смыть. Изнутри тоже, так что разогревай, разогревай ягодный отвар.
— Может быть, немного легкого вина? — обернулся к лежавшему рядом заплечному мешку Кай.
— Нет, — покачала головой Каттими. — У тебя что с ружьем?
— Все в порядке, — не понял Кай. — Седельная сумка полна зарядов, три дня клеили картонки, подгоняли по размеру да снаряжали потом. К тому же в Намеше не только тебя стрелами снабдили на год вперед, но и мне выдали целый мешок пороха. Эх, жаль, что секрета запалов не узнал, когда теперь в Хилан вернусь — неизвестно, да и остались ли там умельцы после Хармахи, не знаю. Но на первое время хватит и того запаса, что отсыпал нам Шарни.
— Шарни, Хумати, Халана, — вздохнула Каттими.
— Да, — кивнул охотник. — Жаль. Хотя все-таки Шарни был прохвостом. Но все равно жаль. Может быть, и о нас кто-то пожалеет. Надеюсь, что не скоро. Но я-то думаю о другом. О том, что Хилан жив, Зена жива, да и Намеша поднимется.
— А если тати и в самом деле двинутся на Хилан? — спросила Каттими. — Тогда уж точно Намеше не поздоровится.
— Я говорил со стариками, — расставил треногу под котелок Кай. — Предлагал им уходить в Хилан. Не захотели. Сказали, что по нужде, скорее, сядут в лодки и отплывут от берега, будут смотреть с воды, как умирает их город, но никуда не уйдут. Все, в чем удалось их убедить, так это в том, что в первую очередь нужно обустраивать южный город. И сломать мост, если тати захватят северный.
— Сломать мост? — удивилась Каттими.
— Они сказали, что сделают это легко, — пожал плечами Кай.
— Дай мне, пожалуй, немного вина, — попросила Каттими и добавила: — И не вздумай больше пользоваться магией, тем более так неумело.
— Почему? — не понял Кай. — Как же я научусь ею пользоваться?
— Тихо, — приложила палец к губам девчонка. — Слышишь?
Кай прикрыл глаза, отделил в ушах легкое потрескивание веток в костре, шуршащих в сосняке хвоей лошадок от дыхания гиенского предгорья, замер. Далеко-далеко звучал волчий вой. Едва различимый, но зловещий. И было еще что-то. Лязганье железа, топот, дыхание, вырывающееся разом из тысяч глоток.
— Наши лошади не заржут, давая знак своим товаркам? — сузила взгляд, сжала губы Каттими.
— Никогда, — затоптал костер Кай. — Это гиенские лошади. Они не работают на хозяев, они служат им.
Мимо лесочка колоннами по пять воинов вряд шли тати. Несли корзины с дротиками гибкие лами. Переваливались с ноги на ногу наряженные в кожаные доспехи кусатара, утаптывали тракт разлапистыми сапогами угрюмые палхи. Тянули таранные повозки и метательные машины мейкки, и крохотные малла, которые сидели на этих машинах, казались на фоне великанов сшитыми из холстины куклами. Воинов были тысячи, и не только костяное и каменное оружие было у них в руках и за спинами — металлом блестели наконечники копий и пик, мечи, а кое у кого даже и шлемы и латы.
— Есть и ружья, — пробормотал Кай. — Мало, но есть. Когда они будут у Намеши?
— Если будут идти также, то послезавтра утром, — заметила Каттими. — У них мало лошадей.
— Тати не признают лошадей, — сказал Кай. — Только кусатара, да и то лишь с начала Пагубы. Хотя это все прошлые времена. Не могу понять я вот этого всего. Я часто сталкивался с тати, но редко чувствовал в них ненависть. Они ведь много нужного им теперь почерпнули у людей. Разве только палхи всегда ненавидели нас. Откуда это все? Кто сдвинул их с места? А этих? Ты посмотри! Каттими! Посмотри!
Отдельным строем, широкой колонной шагали люди. Почти все они были гиенцами, но среди вооруженных пиками воинов мелькали и полушубки мугаев, и кожухи вольных.
— Подожди. — Кай скользил безумным взглядом по рядам пичников. — Да только людей здесь больше двух тысяч! А конца колонны не видно! Почему они идут убивать людей? Кто собрал всех этих тати, которые в обычное время не слишком ладят друг с другом? А малла? Никогда ни с кем не воевал этот народец, только и умел, что отступать в глубь леса! Кто их гонит?
— Кто их гонит? — прошептала Каттими. — Ты уже забыл о схватке у холмов? Все еще думаешь, что тех тати манил к себе браслет? Нет. Браслет предназначался мне или даже тебе. А тати гнала магия. Слышишь?
Кай закрыл глаза и горько вздохнул. Да, это не был волчий вой, далеко, где-то очень далеко гудел рог. Гудел и гнал на юг тати и людей. Гнал убивать.
— Пошли, — подхватила мешок Каттими. — Вот и пришла пора выгнать из тела слабость.
— Что ты собираешься делать? — не понял Кай.
— Не знаю. — Она вытерла проступивший на лбу пот. — Не знаю, что делать. Но рог звучать не должен. Один раз я его упустила, второго раза не случится.
— Если только у них один рог, — буркнул Кай.
Они ушли за леском в распадок, потом забрали к западу и пошли на север вдоль Бешеной. Перебирались через ущелья по пастушьим мостам, спешивались, если тропа становилась опасной, доверялись чутью лошадей, когда тропа исчезала вовсе. Ночевали в занесенных снегом летниках, проскакивали через разоренные деревни, миновали, не останавливаясь, гиенские хутора. Смерть была почти всюду. Кровь не лезла в глаза, снег скрывал и кровь, и тела убитых. Не мог только скрыть пожарища. Из-под белого холодного покрывала торчали обугленные стены, закопченные печные трубы. Пару раз путники нагоняли обозы тати, которые везли награбленное: гиенские сыры, кожи, шерсть. Один раз встретили конвой невольников. Убивали всех — и юных возниц лами с кнутами, снаряженными шипами и стальными бляхами, и охранников кусатара. Подстреленного в ногу палха — погонщика невольников — добить не успели. Истязаемые им женщины и подростки разорвали его на части сами, а потом постягивали с повозки одеяла и припасы и, не говоря спасителям ни слова благодарности, растворились в заснеженных скалах.