железнокрылому под ребра. Сталь лязгнула о броню нагрудника – знакомую, слегка мерцающую, пусть и отливающую красным и похожую на перья. Лезвие сломалось, как кусок льда, а дикарь рассмеялся.
– У нас есть пара похожих вулканов. И мы украли у твоих дружков этот секрет давно…
Он произнес это почти с жалостью – и ударил Хельмо рукоятью меча по лицу. Казалось, в голове что-то треснуло, но сознание не погасло: в последний момент он чуть вывернулся, уклонился и получил удар слабее, чем мог. Рот все равно наполнился кровью, шум в висках стал рваным и набатным. Превозмогая себя, Хельмо уставился на противника и усмехнулся. Кое-что просто не укладывалось в голове, с самого начала:
– Бегаешь на привязи у Самозванки… так ты птица или псина?
То, на что он пусть мало, но рассчитывал, не сработало. Железнокрылый встряхнул его за волосы, поднимая выше, и осклабился.
– Что дурного в хорошей привязи? Не то что колдовская погань ваших царей…
Слова что-то значили, что-то, от чего еще пуще пробрал озноб.
– Жалкие черви, – глаза дикаря сверкнули омерзением. – Вы не заслуживаете того, что имеете. Знаетесь с чудищами, блудливыми чужаками, мертвечиной…
Хельмо в очередной раз рванулся и сумел вскользь ударить его по оскаленным зубам. Хватка не разжалась, но ослабла достаточно, чтобы вырваться, отскочить, опять схватить палаш. Разогнуться уже не получилось: бок саднил, словно там не хватало куска плоти. Может, и не хватало – смотреть не хотелось.
– Да… – вытирая кровь, шепнул железнокрылый. – Я точно тебя сожру.
За его широкой спиной снова раскрылись крылья. Он бросился быстрее ядра и опрокинул Хельмо, вжал в землю, передавив локтем горло. В дыхании ощущался смрад крови, от которого замутило сильнее. Хельмо каким-то отчаянным животным усилием скинул с себя мощное жилистое тело и успел ударить палашом. Клинок бы вонзился в живот, если бы дикарь не извернулся, не откатился в сторону. Но все же Хельмо его достал: рубаха под нагрудником окрасилась алым, лицо дрогнуло, и железнокрылый не сразу встал. Хельмо, помня, что это существо, пусть могло, но не убило его спящим, дал ему подняться, прежде чем атаковать. Да и сам он выдохся, в голове билось: Колдовская погань…
– Что ты знаешь про Вайго? – прохрипел Хельмо.
Удар. Второй. Он отступил на подгибающихся ногах, упал на колени.
– Он был ничтожеством, – ухмыльнулся дикарь, сильнее пригвождая его к земле. – Такой же раб слезливой чуши, как ты. Кстати, понравилось в Ринаре? Мои люди старались…
За скрестившимися клинками Хельмо видел окровавленное лицо, с которого не сходил оскал. Трепетали ноздри, кривые провалы зрачков вгрызались в сознание, и без того расплывающееся от ярости и боли. Дикарь словно собирался вбить его в землю. Как когда-то испуганные кони вбили в ринарскую дорогу труп Уголька. Значит, вот кто за всем стоял. Впрочем, можно было догадаться.
– Неужели… – выдавил Хельмо и закашлялся, сплюнул кровью, – тебе это нравится?
– Я верен, – ответил равнодушный шелестящий шепот, – лишь своей королевне.
От крови уже сделался липким подкольчужник, раны жгло. Хельмо чудом увернулся от очередного удара кулаком, не дав окончательно выбить дух из едва подчиняющегося тела. Но слова были хуже, заставляли терять рассудок. Все сложнее было владеть собой. Красный смех незнакомой девушки звенел в голове. Красная пелена крепла перед глазами.
– Самозванке, хочешь ты сказать! – рявкнул он, задыхаясь.
– Царского в ней больше, чем во всех, кто там… – отрезал железнокрылый почти благоговейно. – Кем бы она ни была… во что бы ты ни верил… она достойна…
Ринара все стояла перед глазами, кровавая, темная, мертвая. Оттуда взывали сотни голосов. Взывали они и с моря. Со дна Хора. Из канав и могил. Отовсюду.
– Она забыла о своем боге, – шепнул Хельмо. Гнев вдруг ушел, схлынул резко, как штормовая волна. И вернулась капля сил. – А мы нет. Это наш дом, наш!
Дикарь в попытке добить подался корпусом вперед и открылся. Хельмо, пользуясь этим, резко нырнул вбок, извернулся и с силой всадил палаш ему в спину.
Казалось, он упустил шанс: клинок прошел криво, не должен был серьезно задеть. Но что-то то ли треснуло, то ли хрустнуло – и железнокрылый вдруг, хрипло охнув, осел на колени. Глаза расширились. Рука с оружием разжалась, когтистые пальцы схватили воздух. Хельмо выдернул палаш; алая лужа удивительно быстро хлынула к его сапогам. Он ничего не понимал, бил ведь наудачу. Не ждал, что вот так кончится бой. Но бой…
– Нет. – Дикарь согнулся. Впился в траву. – Нет, нет.
…но бой, кажется, кончился. Кровь все лилась.
Он говорил без булькающих хрипов, выдающих пробитые легкие, он не лишился чувств. Но огромные крылья выглядели странно, неестественно, будто… Хельмо все пытался понять, на что похожа эта бездвижная обвислость, то, что левое оказалось выше правого. Наконец понял: у озинарцев, у монахов, с их хитрыми, но неживыми конструкциями, крылья, если их приладить плохо, смотрелись примерно так. У дикаря они больше не шевелились – казались не частью тела, но деталью плохо скроенного скоморошьего костюма.
– Нет…
Он упал на бок. Было видно, как он стискивает зубы, чтобы не стонать.
Хельмо опасливо приблизился, вгляделся. Огромный корпус, жесткие волосы с тем же странным отливом, что и перья. Мутный взгляд, лицо в крови. Глаза встретились – и накатил безумный морок, от которого Хельмо замер с занесенным палашом. А человека ли он ранил? Не птица ли упала перед ним с недвижными крыльями, несколько сухожилий которых он, видно, перерубил? Дикарь зажмурился. Из прокушенной губы тоже текла кровь.
– Как… тебя зовут? – хрипло спросил Хельмо. Просто чтобы морок отступил, чтобы все снова стало правильным. У птиц нет имен.
– Цу, – донеслось до него, и палаш дрогнул в руке.
– В каком ты звании? – так же сдавленно задал он новый вопрос. У птиц нет и званий.
Дикарь закашлялся, шея его напряглась, ногти впились в траву.
– Командующий легиона железнокрылых. И я прошу…
Хельмо все смотрел, как он корчится, и брезгливо ждал последнее слово: «…пощады». Рука дрожала, перед глазами стоял уже не красный, а белый туман. В сердце больше не оживали прошлые смерти, но пульсировала злость: этот дикарь напал подло, ранил перед решающей битвой, а теперь пресмыкается. Наслышан о доброте Хельмо. Ну конечно… раз приготовил ринарский подарок именно ему. «Нет!» – чуть не слетел с губ рык, но не успел. Цу опять замер, сильнее уткнулся в траву и шепнул:
– …убей. – Он не открывал глаз, едва шевелил губами. Дрожали короткие ресницы. – Без крыльев она меня не примет. И никто… без крыльев нас нет.
Она. Как же все просто на этой войне. Она полна глупых верных псов.