2871 год от В.И.
9-й день месяца Иноходца.
Ифрана. Авира
Короля Жозефа мало кто любил, и бланкиссима Елена не была исключением. Видимых причин у нее для этого вроде бы не было, но Елена, хоть и отказавшаяся ради неба (или не неба) от того, что составляет смысл существования любой женщины, не перестала быть таковой. Ей была неприятна скупость Жозефа, его заношенные рубашки, стоптанные сапоги, сальные волосы, сухой неприятный голос. Король Ифраны был отменным союзником, но удивительно неприятным человеком, и Елена всякий раз удивлялась, до какой степени второе перечеркивает первое. Жозеф ни разу ее не подвел, правда, это было ему невыгодно, но это на небе ценят мысли и чувства, а на грешной земле пока главенствуют поступки. Жозеф делал то, что было нужно Елене, но после встреч с ним циалианку всегда тянуло искупаться.
Женщина вздохнула и взяла надушенный носовой платок, единственное спасение при длительной беседе со скопидомом-королем, экономящим даже на мыле и воде для собственной персоны. Впрочем, новости, которые сообщил Жозеф, пахли куда хуже его самого. О том, что старший сын убитого герцога Тагэре при живом Пьере Лумэне был миропомазан, Елена уже знала, но она была уверена, что Агнеса с Батаром пусть не сразу, но справятся с девятнадцатилетним щенком, у которого нет ни войск, ни денег. Оказалось, она или переоценила Агнесу, или недооценила Тагэре и его проклятого кузена, к несчастью, избежавшего судьбы родичей. А кардинал Евгений, похоже, вообразил себя бессмертным. Пойти при живом монархе на помазание его соперника!
Четыреста лет кардиналы ничего не предпринимали без решения конклава, приказания Его Святейшества и совета с бланкиссимой, а Евгений с ходу переступил все границы. Или он все же советовался с Дианой или Генриеттой, а ее прознатчики это проглядели. Вполне может быть…
Да и с Мальвани мерзко получилось, маршал, конечно, отличный полководец, но он не бог. Кто бы мог представить, что он справится с войском, вдвое превышающим его собственное, а он справился. Агнеса с Батаром наголову разбиты. Хорошо хоть дуре вместе с сыном и, скажем, маршалом, удалось бежать во Фронтеру и дальше в Эскоту, но большинство ее сторонников или убиты, или казнены после сражения. Агнеса оказалась столь недальновидна, что расплачивалась с фронтерскими и эскотскими наемниками, отдавая им на разграбление деревни, по которым проходила ее армия. Арция поставляла фураж Лумэнам и ополченцев Тагэре, от одной разоренной деревни к другой пополнявшему свои силы. Казнь знатных пленников и вождей наемников, захваченных на поле боя, арцийцы восприняли как справедливое возмездие, а все еще сильные на севере Арции эрастианцы во главе с Евгением объявили это богоугодным делом.
Войска нового короля, не встречая никакого сопротивления, заняли Эльту. Филипп снял со стен головы своего отца, брата и дяди и заменил их головами казненных лумэновцев, а мерзавка Диана торжественно объявила, что наконец-то на троне настоящий арциец и настоящий воин. Молодой Тагэре хорош как бог, его обожает вся страна, и что с этим делать, никому неизвестно.
– О чем вы задумались, голубица? – скрипучий тенор мог принадлежать только Жозефу, что подтвердил и нос бланкиссимы. Женщина улыбнулась одними губами.
– Разумеется, Ваше Величество, я думаю об Арции.
– О ней сейчас думают все. – Жозеф уселся в кресло и протянул руку к лежащим на столе фруктам. Скупой до неприличия, король никогда не упускал случая подкрепиться за чужой счет, даже если это была такая мелочь, как фрукты или орешки.
– И что же о ней думает Его Величество? – Елена была вежлива и доброжелательна, хотя к горлу подползала тошнота.
– Племянница – дура, – изрек король, бросая на стол черенок от яблока, – я не дам ей денег.
– Она вам написала?
– Разумеется. Джакомо, вернее, его нобили готовы спутаться с ней еще раз, но за деньги. У границы земли дружественных лордов, грабить их нельзя, а ждать они не хотят. И правильно делают, живыми выйдет едва ли треть…
– Вы отказали?
– Я не сказал ни «да», ни «нет», – хмыкнул Жозеф, – но она должна понять…
– Агнеса не всегда бывает понятлива, – возразила Елена, умолчав, что в данном случае королева скорее всего поймет, так как знает, что у ее дядюшки в наводнение воды не допросишься.
– Это ее дело. И Джакомо, если он готов раскошелиться, но я бы на его месте притих.
– То есть?
– Я не намерен сейчас лезть в Арцию, – изрек Его Величество, ковыряя в зубах. – Филиппу дел и дома хватит, он, хоть и Тагэре, вряд ли захочет сразу же отвоевывать Сарриж, а там посмотрим… Бросать деньги на ветер я не намерен. Если они имели глупость продуть при таком преимуществе, то теперь и подавно в лужу сядут. Да и Мальвани, говорят, вот-вот в армию вернется, а я с ним дела иметь не желаю! Странно он как-то Батара уделал, нужно разобраться. А пока я не пойму что и как, будет мир.
– Мир? – Елене показалось, что она ослышалась.
– Мир, – буркнул король, – если Филипп подпишет нотацию, я ему даже отступного дам, а там поглядим…
– А Агнеса?
– Если у нее что-то получится, я согласен с ней разговаривать, но не раньше, чем она будет в Мунте, а Тагэре на плахе. Я воевать не намерен, значит, будет мир, даже если за него придется платить золотом.
– Возможно, вы и правы, – пожала плечиками Елена. Лично ее мир не устраивал, потому что в Арции заправляла Диана, хотя… Нужно посмотреть, поладит ли красавчик король с этой кошкой. Если да, то Тагэре на троне делать нечего. Нет – она поддержит Жозефа в его небывалом миролюбии, знать бы еще, откуда оно у него…
2871 год от В.И.
Ночь с 16-го на 17-й день месяца Иноходца.
Арция. Тагэре
Валериану не в первый раз снились мелодии, вот и теперь щемящий напев подхватил и понес его, как поток подхватывает сломанную ветку. Череда рыдающих звуков рвалась к высокому безлунному небу, сливаясь с зовом возвращающихся птичьих стай. Когда растаял последний дрожащий аккорд, музыкант вздрогнул и проснулся. Это нужно было записать, и немедленно! Валериан вскочил и, не одеваясь, бросился к высокой конторке, подаренной ему покойным герцогом. Лихорадочно выводя нотные знаки, музыкант продолжал слышать разлитую в воздухе музыку, словно бы рожденную древним замком. То, что выходило из-под пера Валериана, отнюдь не походило на заупокойную службу, полную смирения и надежд на награду, ожидавшую ушедшего в Вечности. Это был плач земного по навеки утраченному. Наверное, собратья осудили бы лысого органиста за кощунство и нарушение канонов, но он не думал об этом. Всей душой преданный музыке и Тагэре, Валериан старательно ловил бушующую внутри него мелодию. «Плач весенней ночи» – так он это назовет. Ее никто не услышит, кроме тех, кто достоин и кто сможет понять! Лихорадочно засыпая песком лист хаонгской бумаги (еще одна память о монсигноре), Валериан уже понимал, что не удержится и немедленно отправится в иглеций. И хорошо, что стоит глубокая ночь, его никто не потревожит, разве что стражники на башнях, ну да они вряд ли станут прислушиваться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});