— Ричард, тебе лучше сесть, а Мэтью пусть принесет вина и еды, — тихо произнес он. — И для Элиджи тоже. Дитя мое, не бойся, подойди сюда. Здесь собрались твои друзья.
Маленький замухрышка еще крепче прижался к отцу. Он не проронил ни слова, настороженно глядя на незнакомцев.
— Маргарет, что-то надо сделать с малюткой, У тебя есть какая-нибудь надежная женщина?
— Дайте подумать… О да, самая подходящая — это Мэри, у нее есть собственные дети, — вспомнила Маргарет.
— Тогда решено. Мэтью, отнеси ребенка Мэри. Пусть она его накормит, вымоет и присмотрит за ним. Пусть скажет, болен малыш или просто голоден. Когда узнаешь, немедленно сообщи своей госпоже.
— Да, сэр, — сказал Мэтью.
Он взял в руки грязный сверток и вышел, пытаясь скрыть отвращение, которое вызвала у него такая неподобающая просьба. Вскоре он вернулся без ребенка, но с подносом, на котором нес хлеб и мясо для Ричарда и тарелку горячей каши для маленького мальчика. Слуга сообщил, что Мэри присматривает за крохой, а когда что-то станет ясно наверняка, то госпоже тут же доложат.
Ричард и его старший сын сели за стол. Было видно, что еда доставляет им истинное наслаждение, потому что до этого они пару дней почти ничего не ели. Остальные члены семейства собрались вокруг и молча, с состраданием глядели на них. Они не хотели торопить Ричарда с рассказом о том, что же все-таки произошло. Еда, похоже, вернула ему силы, и отрешенное выражение постепенно стерлось с его лица. Теперь он выглядел взволнованным и несчастным.
Том пытался немного поднять ему настроение, сказав:
— Представить себе не могу, как можно было остаться голодным, когда сегодня на всех улицах зажаривают целых быков.
— Правда? Кто? А почему? — удивился Ричард. — Я ничего не видел, потому что мы держались маленьких улочек. Но все равно даже там было много людей.
— Так, несколько человек вышли отметить коронацию нашего великого монарха Ричарда Третьего, — сказал Том.
— Она произошла сегодня? Я забыл об этом. Я потерял счет дням. Наверное, я не скажу даже, какой сейчас месяц. Все потеряло смысл с тех пор, как умерла Констанция.
— Дикон, расскажи, как это произошло, — мягко настаивал Нэд. — Сможешь ли ты поведать нам об этом несчастье? Бедняжка… Мне она так нравилась.
— Да, я помню, Нэд. Ты часто выезжал с ней на торфяники. Ты так хорошо к ней относился. Все было бы намного лучше, если бы я оставил ее в Морланд-Плэйсе. Может, она и сейчас каталась бы с тобой верхом. Там она была счастлива…
Он прервал свою речь, очевидно взволнованный собственными воспоминаниями. Малыш в оборванной одежде подвинулся к нему ближе и дернул за рукав. Ричард похлопал его по маленькой ладошке в ответ, принимая утешение сына.
— Что же произошло? — упорствовал Нэд.
Он и Ричард выросли вместе как братья. Никто не был так близок Ричарду, поэтому Нэд чувствовал себя вправе попытаться встряхнуть его и вывести из этого подавленного состояния.
— У нас должен был родиться еще один ребенок, — наконец вымолвил Ричард. — В прошлом году, зимой. Но он умер еще до того, как появился на свет. Он словно выскользнул из нее. Она была как испуганная овечка. Мы тогда находились в Уэльсе. Там так холодно зимовать. Мне кажется, что после этого Констанция так и не смогла согреться, как будто, потеряв ребенка, она приобрела вечный холод. Мы пошли на юг, потом на восток, чтобы оказаться ближе к теплым местам. Долгое время оставались в Котсволдсе — там я помогал ей на овцеферме. Затем мы снова снялись с места и двинулись в путь. В Солсбери Констанция сообщила мне о том, что беременна…
Он остановился, и Нэд вручил ему чашу с вином. Ричард отпил большой глоток, и ему как будто тут же стало легче. Он продолжил:
— Констанция всегда была сильной, тихой и спокойной. Она напоминала мне пони. У нее была легкая поступь, даже когда дитя находилось внутри нее, это не делало ее грузной. У нее были маленькие ножки. Ее словно вовсе не донимала пыль. Мы перезимовали возле Винчестера, а затем продолжили путь. Потом стали идти медленнее — Констанции становилось хуже, а возле Ридингса мы остановились. Здесь родился мальчик, в конце мая. Мы снова двинулись в путь, но она не чувствовала себя так, как раньше. Констанция жаловалась на боли. Ей трудно было ходить. Затем она подхватила лихорадку, а через два дня ее не стало.
Ричард потер рукой лицо, словно хотел стереть воспоминания о боли, которую испытывал. Его лицо было искажено горем.
— Женщина, акушерка… сказала…
— Что? — почти выкрикнул Нэд.
Ричард шумно вдохнул, как будто его давили рыдания.
— Она сказала, что я не имел права заставлять свою жену странствовать вместе с собой. Она сказала, что именно я… повинен в ее смерти.
— Но это не была твоя вина! — воскликнул Нэд. — Женщины ведь иногда умирают в родах.
Ричард не принял этих слов утешения. Он закрыл лицо. Его слова звучали приглушенно:
— Эта женщина сказала, что Констанция могла остаться жива, а умерла потому, что ей пришлось слишком быстро встать на ноги. Если бы ребенок родился в нормальных домашних условиях, то она бы не умерла.
В комнате воцарилась тишина. Слышались лишь прерывистые всхлипывания Ричарда. Элиджа тоже плакал, но беззвучно — только слезы катились по его щекам, оставляя мокрые бороздки на грязном личике.
Наконец Сесиль не выдержала и подошла к Ричарду. Обняв его, она сказала:
— Ты не знаешь наверняка. Она могла умереть, даже если бы ребенок родился дома. Женщины действительно умирают в родах, такова воля Божья. Так что успокойся, помолчи. Я думаю, что ты очень устал, ведь ты долго странствовал и ничего не ел. Почему бы тебе не пойти прилечь и отдохнуть? А малыш, Элиджа, ты пойдешь со мной? Я твоя кузина. Возьмешь меня за руку? Умница, хороший мальчик. Пойдем. Мы поднимемся наверх…
Так, мягкими уговорами, успокаивая их, она увела Ричарда и его сына, мальчика она держала за руку, а его отца поддерживала за талию. Остальные молча наблюдали, как они вышли из комнаты и тихо притворили за собой дверь. Ни у кого не было желания продолжать разговор. Сцена, свидетелями которой они стали, была слишком тяжелой.
— Бедняжка Констанция! — наконец вымолвил Нэд. — Да и Дикона мне так жаль! Но я уверен, что он со временем оправится от горя этой утраты, ведь все мы рано или поздно умираем. Давайте не будем омрачать сегодняшний праздник грустными мыслями. Будем надеяться на лучшее. Может, он вернется домой, и это доставит бабушке удовольствие.
— Нэд прав, — согласился Том. — Давайте приободримся. Это славный день для Англии.