1—14 июня 1970 года
За две недели до начала процесса по делу убийц Тейт — Лабианка Мэнсон просил заменить Рональда Хьюза, своего адвоката, на Ирвинга Канарека; просьба была удовлетворена.
Я предложил провести совещание сторон в кулуарах. Там я подчеркнул, что правовые вопросы в данном случае чрезвычайно запутаны и усложнены. Даже с участием юристов, решающих подобные проблемы, так сказать, “на лету”, процесс может затянуться месяца на четыре или больше. “Но, — добавил я, — хочу откровенно выразить собственное мнение: если мистеру Ка-нареку будет разрешено представлять в суде интересы мистера Мэнсона, этот суд может длиться несколько лет. Среди профессиональных юристов, — заметил я, — бытует мнение, что мистер Канарек — виртуоз обструкционизма. И мне кажется, он делает это нарочно. Я верю, что он действует так, искренне считая данную тактику наилучшей. Впрочем, — продолжал я, — остановить мистера Канарека нам не удастся. Даже расценивая его действия как оскорбление Суда, мы ничего не выиграем, поскольку он с радостью проведет ночь в камере, но не изменит себе”.
Вместо того чтобы превращать процесс “в пародию на акт правосудия”, я готов предложить выход получше, заявил я Суду. Это решение я обдумывал достаточно долго и знал, что, не считая Аарона, с которым я советовался по этому поводу, все будут застигнуты им врасплох.
“В качестве возможного выхода из сложившейся ситуации, хочу объявить, что сторона обвинения не выступает против предоставления мистеру Мэнсону права защищать себя самостоятельно, с помощью любого адвоката, которого он сам сочтет нужным назвать…”
Мэнсон воззрился на меня в полнейшем недоумении. Похоже, ничего подобного он не ожидал услышать от обвинителя.
Я надеялся, конечно, что, получив такую возможность, Мэнсон выбросит из головы Канарека, но был совершенно искренен, выдвигая свое предложение. С самого начала Мэнсон повторял, что только он сам, и никто другой, может говорить за себя. И весьма прозрачно намекал при этом: в противном случае он намерен доставить Суду немало неприятностей. Никакой другой причины того, что Чарли остановил выбор на Канареке, я не видел.
Верно и другое: несмотря на отсутствие у него формального образования, Мэнсон был умен. Подавляя в прошлом личности таких свидетелей обвинения, как Линда Касабьян, Брукс Постон и другие бывшие члены “Семьи”, он, вероятно, был способен с большей эффективностью провести их перекрестный допрос, чем большинство “обычных” адвокатов. Кроме того, за столом защиты вместе с ним могли оказаться не только его собственный адвокат, но и еще трое опытных юристов. И, если заглядывать далеко в будущее, отказ удовлетворить просьбу Мэнсона дать ему статус собственного защитника мог стать одним из сильных аргументов при обжаловании приговора.
Затем Аарон зачитал заявление самого Мэнсона, сделанное перед судьей Деллом, — Канарек был худшим адвокатом, которого Чарли мог выбрать.
Канарек выразил протест столь решительно, что судья Олдер возразил ему: “Мистер Канарек, те вещи, которые рассказывают о вас мистер Стовитц и мистер Буглиози, могут кому-то показаться несправедливыми измышлениями. Тем не менее судьям данного Суда прекрасно известно, что во всем сказанном содержится и немалая доля истины. Я не ставлю под сомнение мотивы ваших личных действий, но у вас действительно имеется определенная репутация; вещи, которые кто-то еще способен сделать сравнительно быстро, отнимают у вас, а значит и у Суда, непомерно много времени… ”
Впрочем, добавил Олдер, он выслушал все это лишь потому, что хотел убедиться: Мэнсон действительно желает иметь своим адвокатом Ирвинга Канарека. Между тем реплики мистера Мэнсона, сделанные в присутствии судьи Делла, дают возможность усомниться в этом.
Лишь в одном отношении, отвечал ему Мэнсон, Канарек мог бы называться лучшим адвокатом в городе; “во многих же других отношениях он — худший адвокат из всех, какие только могут у меня быть. Но, — продолжал Мэнсон, — “я не думаю, что существует адвокат, способный защитить меня так же хорошо, как это могу сделать я сам. Я достаточно умен, чтобы понимать: я — не адвокат, так что я сидел бы за спинами этих людей и не устраивал бы сцен. Я здесь не для того, чтобы чинить препятствия Суду…
В этом деле замешано множество подспудных, невидимых факторов. Человек появляется на свет, он ходит в школу, он учится всему, что написано в учебнике, и в итоге он живет свою жизнь так, как его научили. Все, что ему известно, — это вещи, которые ему рассказал кто-то другой. Он образован; его поступки — это дела образованного человека.
Но едва мы выйдем из этого заколдованного царства, то наткнемся на пропасть между поколениями, на общество свободной любви, на доводящие до безумия наркотики и на курение марихуаны”. Реальность в этом другом мире отличается от первой, подчеркнул Мэнсон. Здесь можно научиться чему-то лишь через личный опыт; здесь обнаруживаешь, что “не существует иного способа узнать вкус воды, кроме как сделать глоток, дождаться дождя или прыгнуть в реку”.
Судья: “Все, что мне нужно, мистер Мэнсон, это убедиться в том, что вы счастливы видеть мистера Канарека своим адвокатом, — или же в том, что у вас имеются какие-то иные соображения”.
Мэнсон: “Кажется, я выразился достаточно ясно. Я буду счастлив, только если сам стану собственным адвокатом. Никто другой меня не защитит”.
Я попросил у Суда разрешения задать вопрос Мэнсону. Канарек тут же выразил протест, но Чарли не был против. Я спросил, консультировался ли он с другими юристами, прежде чем решить, что в суде его будет представлять именно Канарек. До меня дошли слухи, что двое из них — Фитцджеральд и Рейнер — были весьма огорчены, узнав о появлении в деле Канарека.
Мэнсон: “Я не спрашивал чужого мнения. У меня есть свое собственное”.
Буглиози: “Как вы считаете, мистер Канарек способен обеспечить вам справедливый суд?”
Мэнсон: “Да. Я считаю, вы сами могли бы обеспечить мне справедливый суд. Вы уже доказали мне свою честность”.
Буглиози: “Мой суд будет справедлив, Чарли, но я собираюсь осудить вас”.
Мэнсон: “Тогда что это такое — справедливый суд?”
Буглиози: “Это когда вся истина выходит наружу”.
Объявив: “Было бы судебной ошибкой разрешить вам выступать в качестве собственного адвоката в деле подобной сложности”, Олдер вновь спросил Мэнсона: “Вы подтверждаете назначение мистера Канарека вашим адвокатом?”
“Я вынужден сделать это, — ответил Мэнсон. — Единственное, что мне остается, — это постараться доставить вам как можно больше проблем”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});