Письмо от 6 декабря 1953 г., лейтмотивом которого является тоскливое замечание: «У всех горе, трудная стала жизнь», — начинается с сугубо личной просьбы:
Пишу Вам по конфиденциальному делу, — пожалуйста, никому не показывайте этого моего письма. Я вчера получил письмо от Кадиша97. Его положение (материальное, да и моральное), просто отчаянное. Как Вы помните, Фонд обещал ему помочь. Когда мы с Вами у меня прощались, Вы уполномочили ему сказать, что в ноябре ему будет дана ссуда. Я его, разумеется, повидал в Париже (отдал ему Ваше пальто, он был страшно рад и благодарен Вам) и сказал ему о предстоящей ссуде. Теперь он мне пишет, что ничего не получил. В чем дело? Вы помните, я много говорил о нем на октябрьском заседании Правления <...> Была записка от него. <...> Не будете ли Вы любезны, напомнить Фонду?
Далее сообщается о финансовых проблемах Веры Николаевны Буниной, которая после смерти мужа:
живет преимущественно на помощь друзей и почитателей, <а поскольку — М.У.> правление <Литфонда — М.У.> в принципе приняло решение послать <ей> не менее 500 <долларов — М.У.>, но по частям, <просьба — М.У.> следить за тем, чтобы это не было забыто и чтобы деньги высылались каждый месяц».
После сакраментальной фразы:
Иван Алексеевич, знаменитейший из русских писателей, умер, не оставив ни гроша! Это memento mori,98
— Алданов переходит к рассказу о своем положении:
У всех у нас дела не блестящие, не очень хороши они и у меня. Я подсчитал, что из моих 24 «рынков», т.е стран, где переводились мои романы, теперь осталась половина: остальные оказались за железным занавесом.... Сначала Гитлер, потом большевики...99 Прежде была маленькая, крошечная, надежда на Нобелевскую премию, — Иван Алексеевич регулярно каждый год, в конце декабря выставлял мою кандидатуру на следующий год. Теперь и эта крошечная надежда отпала: я не вижу, какой профессор литературы или союз или лауреат меня выставил бы. Слышал, что другие о себе хлопочут, — что ж, пусть они и получают100, хотя, думаю, у русского эмигрантского писателя вообще шансов до смешного мало. <...>. Однако дело никак не во мне, а в Кадише и в Буниной. Я за них очень на вас надеюсь, дорогой Илья Маркович. <...> Если вы сейчас вне Нью-Йорка, то, пожалуйста, от себя напишите о Кадише Марку Ефимовичу <Вейнбауму — М.У.>, не пересылая, конечно, моего письма, в котором он мог бы усмотреть упрек.
И действительно, из документов, хранящихся в Стокгольмском архиве Нобелевского комитета, явствует, что в 1947-1952 гг. Бунин регулярно обращался в Нобелевский комитет с предложением выдвинуть на премию Алданова101, но неизменно получал вежливый отказ. В ставших лишь недавно доступными архивных материалах Нобелевского комитета имеются соответствующие заключения, в одном из которых (1948), например, указывалось, что: «насколько можно судить, Алданов не обладает квалификацией, которая требуется для новой премии русскому писателю-эмигранту такого же уровня, как Иван Бунин»102.
К счастью, ни Бунин, ни Алданов не знали о существовании этой мотивировки.
31 декабря 1953 г. Алданов пишет:
Мы с Татьяной Марковной <Алдановой — М.У.> весьма огорчены, что Ваша супруга чувствует себя все нехорошо. Яков Григорьевич <Фрумкин — М.У.> может Вам сообщить, что и у нас нехорошо. Хорошо, верно, никогда больше не будет.
Поблагодарив своего адресата, способствовавшего оказанию помощи М.П. Кадишу, за которого он ходатайствовал в предыдущем письме, Алданов переходит к новостям:
О Чеховском издательстве я уже знаю, что оно получило денег на два года. <...> говорят, американцы им поставили некоторые условия относительно выбора книг. Может быть, условия и не очень стеснительные, да возможно, что вообще условий не ставили.
И только затем, почти в конце письма, следует главная тема — та, что постоянно жжет душу:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сердечно Вас благодарю за то, что пишите о Стокгольме. <...> Но надежд никаких не возлагал и не возлагаю <...> Верно, русскому эмигранту, кто бы он ни был, никогда больше не дадут103.
Впрочем, тут же сразу возникает просьба, указующая на то, что луч надежды еще теплится в душе старого писателя-скептика и фаталиста:
Если что-либо мне о Стокгольме сообщите, буду очень признателен.
Потом, как бы принижая важность для него предыдущей темы, Алданов переходит к новостям из разряда «между прочим»:
Кускова и Маклаков сообщили мне, что в Париже в январе начнет выходить новая еженедельная газета «Русская Правда», под редакцией Кадомцева104. Деньги, по их сведениям, дал Ватикан! Что-то это уж очень неправдоподобно: зачем может быть Ватикану нужна русская газета? Еще раз за все спасибо. Крепко жму руку. Самый сердечный привет от нас обоих. Ваш М. Алданов.
В 1954 г. переписка М. Алданова И. Троцкого приобретает регулярный характер: начиная с весны этого года, они практически каждый месяц обмениваются письмами.
20 апреля 1954 г. Алданов пишет:
Дорогой Илья Маркович. От души вас благодарю за Ваше письмо от 15-го, полученное мною сегодня (позавчера и вчера почты из-за пасхи не было). Я чрезвычайно тронут Вашим вниманием и заботой. <...> Все Ваши сведения были мне в высшей степени интересны, хотя надежды на получение премии у меня почти нет, и не было. Я знал, что С.М. Соловейчик105 выставил мою кандидатуру, но Ваше сообщение, что ее выставил и М.М. Карпович, меня изумило: мы никогда подчеркнуто от руки — М.У.> с ним об этом не сносились! Известно ли это Вам от Вашего Стокгольмского корреспондента или от кого-то другого? Если это верно, то я, во всяком случае, счел бы себя, разумеется, обязанным сердечно, благодарить Михаила Михайловича. Кстати, о Вашем корреспонденте, которого вы не назвали. Покойный Бунин говорил мне, что я должен бы непосредственно или через друзей послать в Стокгольм мои книги и рецензии о них. Я не был уверен, что он прав, но, видимо, это так. Вы тоже послали ему «Ульмскую ночь» (и за это сердечно благодарю). Как Вы думаете, не послать ли ему мою лучшую, по-моему, вещь «Истоки» или «Начало конца?»106 Обе у меня есть только по-английски и на других иностранных языках, но не по-русски <...>. Если Вы что-либо из этого одобряете, то, пожалуйста, скажите, как сделать? Можно ль с несколькими рецензиями послать Вам для отправки ему? Вы мне оказываете громадную услугу, и Вы догадываетесь, как я ее ценю. Думаю, что у Зайцева шансов лишь немногим больше, чем у меня. Но, разумеется, это все лотерея.
Примечательно, что, делая предложения-подсказки своему адресату, Алданов ссылается на авторитет Бунина, который, как мы видели, не слишком хорошо разбирался в тонкостях выдвижения на премию. Подробнейшую и очень продуманно составленную справку о писателе Марке Алданове, приложенную ко второму письму Бунина 1938 г. в Нобелевский комитет, готовил явно сам номинант. Помимо нее, к письму Бунина приложены проспекты двух издательств, русского и французского, с перечнем книг номинанта и выдержками из критических на них откликов. В рекламном буклете романа «Девятое термидора» во французском переводе краткое содержание книги сопровождается традиционными отзывами прессы, призванными подчеркнуть, что творчество М.А. Алданова своим строгим документализмом и приверженностью традициям Толстого и Стендаля вносит существенный вклад в европейскую литературу.
Обо всем этом И.М. Троцкий, конечно же, был осведомлен. Возможно, судя по приведенному выше письму Бунина, он тоже «приложил руку» к отправке документов об Алданове в 1938 г. В таком случае, Алданов, предпочитая играть роль человека неискушенного во всех тонкостях требований Нобелевского комитета, желает, по-видимому, польстить своему адресату, подчеркнуть его особенную осведомленность и уникальный опыт в этой сфере.
В этом отношении очень интересно следующее письмо, от 6 мая 1954 г.: