Лишь из-за ошибки, основанной на незнании испанского языка, географы полагали, что на знаменитой карте Ла Крус Ольмедильи они обнаружили следы маршрута длиной в 400 лье, по которому дон Хосе Солано якобы добрался до истоков Ориноко, до озера Парима, или Белого моря, до берегов Кабабури и Утеты.
Миссия Сан-Франсиско, как большинство христианских поселений к югу от больших порогов Ориноко, была основана не монахами, а военными властями. Во времена экспедиции для установления границ деревни строились по мере того, как какой-нибудь subteniente[237] или капрал продвигался со своим отрядом.
Часть индейцев, чтобы сохранить свою независимость, уходила, не вступая в битву; других, подкупив их самых влиятельных вождей, поселяли в миссиях. Там, где не было церкви, довольствовались тем, что воздвигали большой крест из красного дерева, а около креста строили casa fuerte[238], то есть дом со стенами из толстых бревен, положенных горизонтально одно на другое.
В таком доме было два этажа: в верхнем стояли две мортиры или пушки малого калибра, в нижнем этаже жили два солдата, обслуживаемые семьей индейцев. Те индейцы, с которыми были в мирных отношениях, устраивали свои плантации вокруг casa fuerte. Солдаты призывали их звуками рога, или botuto, из обожженной глины, как только возникала угроза нападения какого-нибудь врага.
Таковы были девятнадцать мнимых христианских поселений, основанных доном Антонио Сантосом на пути из Эсмеральды к Эребато. Военные посты, не оказывающие никакого влияния на приобщение индейцев к культуре, значились на картах и в трудах миссионеров как деревни (pueblos) и reducciones apostolicas[239]. Преимущественная власть военных сохранялась на берегах Ориноко до 1785 года, когда началось правление миссионеров-францисканцев.
Немногие миссии, основанные позже или, скорее, восстановленные, обязаны своим возникновением монахам-обсервантам, так как в настоящее время солдаты, размещенные в миссиях, подчинены миссионерам или, во всяком случае, должны им подчиняться согласно притязаниям духовных властей.
Индейцы, виденные нами в Сан-Франсиско-Солано, принадлежали к двум племенам: пасимонале и черувичахена. Так как последние происходят от многочисленной ветви, обосновавшейся на реке Томо поблизости от индейцев манива с Верхней Гуаинии, то я попытался получить от них какие-нибудь сведения о верхнем течении и об истоках Риу-Негру; однако переводчик, чьими услугами я пользовался, не мог втолковать им смысл моих вопросов.
Они лишь без конца повторяли, что истоки Риу-Негру и Инириды находятся близко друг от друга, «как два пальца руки». В одной из хижин индейцев пасимонале мы приобрели двух красивых больших птиц – тукана (пиапоко), родственного Ramphastos erythrorynchos, и ана, разновидность попугаев ара, длиной в 17 дюймов, у которого все туловище пурпурного цвета, как у P. Macao.
У нас в пироге было уже семь попугаев, два каменных петушка (Pipra), один момот, два гуана, или Pavas de monte[240], два манавири (Cercoleptes, или Viverra caudivolvula [кинкажу]) и восемь обезьян, а именно: две коаты[241], две Titis[242], одна Viudita[243], две Douroucoulis, или ночные обезьяны[244], и короткохвостая Cacajao[245]. Отец Сеа потихоньку сетовал на то, что наш бродячий зверинец с каждым днем увеличивается.
Тукан по своим нравам и сообразительности напоминает ворона; это смелая птица, легко становящаяся ручной. Длинный и крепкий клюв помогает ему держать врагов на почтительном расстоянии. Тукан хозяйничает во всем доме, крадет все, до чего может добраться, любит часто купаться и ловить рыбу с берега реки.
Купленная нами птица была очень молодая; однако в течение всего плавания она развлекалась тем, что дразнила кусикуси, или ночных обезьян, отличающихся унылым и сердитым нравом. Мне не пришлось наблюдать, чтобы тукан из-за строения своего клюва поедал пищу, подбрасывая ее в воздух, как сообщается в некоторых естественноисторических трудах.
Правда, он с трудом поднимает добычу с земли, но после того, как он ухватит ее концом своего огромного клюва, ему остается лишь поднять его, откинув голову назад, и держать вертикально до тех пор, пока пища не будет проглочена. Готовясь пить, птица проделывает странные движения.
Монахи говорят, будто она осеняет крестным знамением воду, и благодаря этому народному поверью тукан получил от креолов причудливое название – Diostedе́ («Награди тебя Господь»). Большую часть наших животных мы держали в маленьких клетках из ивняка, некоторые свободно расхаживали по всей пироге. Перед дождем ара оглушительно кричали, тукан рвался на берег ловить рыбу, обезьянки Titis бросались к отцу Сеа, чтобы укрыться в широких рукавах его францисканской сутаны.
Такие сцены повторялись часто и заставляли нас забывать о мучительных укусах mosquitos. Ночью на бивуаке в центре ставился медный ящик (petaca)[246] с продуктами, затем приборы и клетки животных. Вокруг были подвешены наши гамаки, а несколько дальше – гамаки индейцев. Наружный круг составляли костры, которые зажигают, чтобы обезопасить себя от лесных ягуаров. Таково было расположение нашего лагеря на берегах Касикьяре.
Индейцы часто рассказывали нам о каком-то маленьком ночном животном с длинным носом; оно нападает на молодых попугаев в их гнезде и ест с помощью рук, на манер обезьян и манавири, или кинкажу. Они называют его гуачи; это, несомненно, коати, возможно Viverra nasua [носуха], которую мне довелось видеть в диком состоянии в Мексике, но не в той части Южной Америки, путешествие по которой я сейчас описываю.
Миссионеры решительно запрещают индейцам употреблять в пищу мясо гуачи; согласно очень распространенному суеверию, они приписывают ему такие же возбуждающие свойства, какие жители Востока приписывают сцинкам[247], а американцы – мясу кайманов.
11 мая. Из миссии Сан-Франсиско-Солано мы выехали довольно поздно, намереваясь проделать лишь небольшой путь. Однообразный слой тумана стал разделяться на облака с отчетливыми очертаниями. В верхних слоях атмосферы дул слабый восточный ветер. По этим признакам мы узнали о близкой перемене погоды и не хотели отдаляться от устья Касикьяре в надежде, что следующей ночью нам удастся наблюдать прохождение какой-нибудь звезды через меридиан.
К югу от Каньо-Дакиапо, к северу от Гуачапару, и на расстоянии нескольких миль дальше мы увидели пороги Кананивакари. Скорость течения равнялась 6,3 фута в секунду, и нам пришлось бороться с волнами, создававшими довольно сильную толчею на Raudal. Мы высадились на сушу, и Бонплан нашел в нескольких шагах от берега Almendron – великолепную Bertholletia excelsa Humb. et Bonpl. Индейцы уверяли нас, что в Сан-Франсиско-Солано, Васиве и Эсмеральде не знают о существовании этого ценного растения на берегах Касикьяре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});