Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сделал сержанту рукой знак подтянуться поближе. Кивнул на параллельную трубку. Чудоч сузил глаза. Оба слушали слабое пощелкивание на другом конце провода справочной машины.
Печать Азиатской ассоциации служащих гостиниц на дипломе напоминала коровью лепешку.
Начитанный на пленке голос из справочного ролика сказал:
— Перелом большой и малой берцовой кости правой ноги, вывих правого локтевого сустава, ушибы в области живота, бедер, левой ключицы... Оказана помощь. Состояние удовлетворительное.
— Благодарю вас, — сказал Рикки, хотя ролик там, в госпитале, в этом не нуждался. И обращаясь к администратору: — Теперь городскую полицию.
Он снова перечитал диплом в застекленной рамке.
Значит, они приняли Типпарат. Там должны хорошо лечить, специалисты не дадут стать хромоножкой. Нельзя такое для модельерши. Военные медики—лучшие в этой стране. Он-то знал. И бесплатные. Надо бы сказать все это Чудочу.
Ему дали оперативного дежурного по городу.
— Вас все ищут, — протянул дежурный и, не объясняя, куда переключает, дал комиссара.
— Господин лейтенант, могу поздравить с успехом?
Вся полиция отмечала в этот вечер неизвестный Рикки
праздник. В трубке слышались жужжание возбужденных голосов, приглушенная музыка.
— Успех достигнут. Точка поставлена. Бандит, прикативший из Бангкока, мертв... Расшибся, вывалившись с восьмого этажа «Чианг Инн». Понимаете сами, господин майор, мертвого допрашивать сложновато. Так что мне остается только уехать, что я и сделаю, как только прибудут ваши люди. В конечном счете, вся заслуга — их. Верно?
— Я распоряжусь.
И отсоединился.
Лестницей на восьмой этаж, по которой поднимался Рикки, похоже, пользовались раз в столетие. Серые ступени, стена справа и железные ржавые перила слева покрывала густая пыль. Узкий лаз напоминал подъезды дешевых доходных домов, в которых иногда приходилось делать облавы на пиратских жильцов, вселявшихся самовольно в квартиры, пока домовладельцы ждали хороших цен. Электрические лампочки, затянутые решетками, светили тускло. Коричневая паутина провисала по углам под серыми хлопьями грязи. Разлагались высохшие насекомые. Несло прелью.
На втором этаже явственно донеслись шаркающие шаги. Выстаивая на площадках и прислушиваясь, кто спускался навстречу, Рикки выждал, пока пролет отстучал под ногами привидения до конца. Выступил вперед. Тремя ступенями выше стоял широкоплечий человек в светлом смокинге. На левой поле — следы крови и две пулевые дырки. Рука с оружием в правом кармане оттопыривала правую. Брюки наползали на лакированные ботинки. Втянутые щеки, набрякшие веки, засаленные пряди, свисающие на лоб, сухие припекшиеся губы.
В повадке, с какой встречный изготовился, что-то выдавало солдата. Солдата с войны. Рикки-ветеран почувствовал эту сноровку.
Прошло долгое-долгое время, возможно, минута, прежде чем Рикки полицейский, опустив глаза, слева, вдоль проржавевших перил, обошел сжавшегося пружиной, готового выстрелить встречного. Теперь он находился в тылу беглеца, перед которым была, по крайней мере на данный момент, — свобода.
— Прошу вас, очень прошу: скажите, как барышня Типпарат? — спросил Палавек. Наверное, этот полицейский и стрелял в нее в Ват Дой Сутхеп.
Не оборачиваясь, Рикки сказал:
— В военном госпитале. Я позаботился... исправить последствия ваших и ее... безрассудных опрометчивых поступков. Молю Будду, чтобы они не оказались квалифицированными как преступные... Она просила за вас... Только поэтому—уходите! Этажом ниже есть вентиляционное окно. Я вас не видел... Пусть у вас будет единственный шанс...
Не выстрелит он в спину человеку в угоду Цзо. Человеку, который не стал стрелять ни в лицо, ни в спину ему, Рикки.
Парень не промах: выбросил с восьмого этажа труп в своей одежде и противогазе.
Прислушиваясь к затихающему шарканью штиблет, наверное, на два номера больше нужного, как и костюм, потом к легкому звону разбитого стекла, лейтенант полиции Рикки Пхромчана почувствовал, что почти возрадовался происшедшему. Выждав пару минут, он повернул вниз.
Едва вошел в холл, у входа в гостиницу захлопали дверцы автомобилей. Рассыпаясь по вестибюлю, вбежали агенты. Красивая операция, столько блеску и ловкости! Комиссар, вывалившийся из «мерседеса», придерживая фуражку одной рукой, другой — кобуру, динамично, словно перед телекамерами, вошел следом. Наверняка поблизости должны появиться репортеры. Спросил:
— Были наверху, лейтенант?
— Взглянул на лестницу. Восемь этажей... В моем возрасте. А мой интерес — снаружи, на асфальте...
— Кто-либо выходил?
— При мне — никто. Не так ли, господин Киви? — сказал лейтенант Рикки Пхромчана, поворачиваясь к обладателю диплома с печатью, напоминавшей коровью лепешку. Тот покачал головой, больше для комиссара. Догадка вдруг расширила глаза чемпиона среди ночных администраторов. Рикки увидел, как страх передался комиссару и разлился бледностью по лицу.
— Желаю удачи, — сказал лейтенант. — Едем, сержант...
«Самое большое через полчаса, — подумал он, — они ринутся ловить снова злосчастного парня, помочившегося на весь их муравейник».
...Крутые спуски, изматывающие серпантины, ночные улицы и магистрали городов Так, Накхон Саван и Лопбури — самую тяжелую часть пути огромного автобуса на юг, к Бангкоку, Палавек практически не заметил. Переутомление скосило, и сон походил на изнеможение...
Опять повезло. Гигантский «мерседес» компании «Космос-тур», отходивший от гостиницы «Токио» с опозданием из-за начавшихся маневров на два с половиной часа против расписания, сдвинулся, едва Палавек вошел в него.
В Лопбури, куда водитель, гнавший на скорости больше ста километров, привел автобус до рассвета, Палавек поел и купил одежду попроще на ночной толкучке. Он не сразу надел синюю домотканую рубаху с тесемками вместо пуговиц и светлые шорты. Переждав до остановки в Сарабури, когда до Бангкока оставалось не больше сотни километров, вышел и не вернулся в автобус. Переодевшись, сговорился с таксистом доехать до порта Самутпракан, минуя столицу по окружной. Чувствовал себя легко и бодро.
Напряжение минувшей недели выдувало влажным ветерком, влетавшим в окно «тойоты» с рисовых чеков, на которых мужики в соломенных шляпах вышагивали за буйволами, поднимая, как на параде солдаты, колени над топью чеков. Вцепившись в рукояти плугов, они словно пытались утопить их в светло-коричневой жиже...
Палавек расплатился у доков. За замызганным армоцементным забором стояла, однако, тишина. Не ухали, как обычно, паровые молоты, не дробили клепальные молотки, не шипела сварка. Никаких грузовиков, и около двух километров он тащился вдоль пирамид ящиков, бочек, бревен и мешков, загромождавших проходы к берегу. А оттуда не доносило ни гудения электромоторов, ни звонков портальных кранов.
В южной части порта, наконец, блеснула желтая поверхность реки. Ударила вонь гниющих водорослей. Джонки, сампаны, лодки с подвесными моторами в несколько рядов, приткнутые бортами, покачивались на волнах, нагоняемых судами, идущими вверх к Бангкоку и вниз к морю. Серый полицейский катер с огромной цифрой «65» на борту лежал метрах в пятидесяти от берега — пас хаотичное сборище мелких посудин.
Как бы пригодился бинокль! Где-то среди сотен суденышек находился и «Морской цыган» Нюана. От него — мост к друзьям, в надежное прибежище. Палавек не доверял информации Цзо, что «Револьвер» пришвартован в курортном местечке Хуахин.
Миновал полдень. Над рекой поднималось марево, сквозь которое едва угадывался противоположный берег... Трюк со сбрасыванием телохранителя, переодетого в военную форму, наверное, взбесил полицию. Определенно нашли и штабного сержанта в багажнике автомашины. Портрет Палавека разослан во все полицейские участки. И тем, кто многое даст за то, чтобы его убрать, ясно, что Палавек ищет выхода к морю, дорогу к своим. Знать бы куда...
Нюан шепнул на прощание, что постоит, подлечится и запасется провиантом, да и подыщет выгодный фрахт в Самутпракане после лунного нового года. Затем перейдет в заросли мангровых деревьев на отмелях миль на двадцать южнее, на стык пресных и морских вод. Праздники только что прошли. «Морской цыган», значит, на отмелях...