15 (28) июня в Сараеве, столице Боснии, был убит наследник австрийского престола, эрцгерцог Франц-Фердинанд. Он считался сторонником превращения Дунайской монархии в триединое германо-венгро-славянское государство, с расчетом на расширение в сторону Балкан, а то и за счет России; немецкие и особенно венгерские националисты его недолюбливали.
«Русское общественное мнение не считало покойного эрцгерцога в числе друзей России. Но оно не может не испытывать чувства глубокой скорби перед его трагической кончиной и негодования к убийцам, в фанатическом ослеплении сеющим смерть направо и налево», - писало «Новое Время». Государь выразил соболезнование престарелому императору Францу-Иосифу; австрийского посла гр. Чернина посетили великие князья, министры, видные сановники.
Но уже 18 июня «Новое Время» указывало, что против Сербии «началась очень опасная кампания». Хотя оба задержанных участника убийства были австрийские подданные, австро-венгерская печать обвиняла в организации убийства Сербию. Начались аресты среди сербов, живущих в Боснии; происходили демонстрации, толпы громили сербские магазины. В России относились с негодованием к этим попыткам использовать возмущение, вызванное убийством эрцгерцога, для политических целей Австро-Венгрии на Балканах.
В эти тревожные дни скоропостижно скончался русский посланник А. А. Гартвиг (28 июня, в кабинете австрийского посланника в Белграде). Его кончина была большим горем и для Сербии, справедливо считавшей его своим горячим заступником. Сербское правительство держало себя очень осторожно; оно даже запретило собрания протеста против сербских погромов в Боснии. В Петербурге надеялись, что Германия окажет на Австрию умеряющее влияние.
К началу июля «злобой дня» в России стали забастовки, принявшие угрожающие размеры. В Баку около месяца тянулась забастовка на нефтяных приисках. Социал-демократическая печать в Петербурге призывала рабочих поддержать бакинских товарищей. 3 июля в Петербурге перед Путиловским заводом состоялся митинг; полиция рассеяла толпу, причем в свалке было ранено камнями несколько городовых и ушиблено девять рабочих.
На следующий день начались забастовки протеста, сопровождавшиеся уличными демонстрациями. С.-д. и с.-р. выпустили прокламации, призывающие к борьбе. 6 июля было воскресенье; 7-го забастовка не только не прекратилась, но приняла боевой характер. В Петербурге бастовало уже свыше 100 000 рабочих; движение перекинулось в Москву, в Ревель. В рабочих кварталах Петербурга стали останавливать трамваи, разбирать мостовую, кидать камнями из окон в полицию. Так как в этот самый день в Россию прибыл французский президент, великий князь Николай Николаевич (как отмечает в своих мемуарах Пуанкаре) высказывал предположение, не устраиваются ли забастовки немцами, чтобы испортить франко-русские манифестации.
8 июля весь день шли нападения на трамваи. Было испорчено 200 вагонов (из 500). Работали только казенные заводы; 9-го стали и они. На Приморской ж. д. рабочие повалили телеграфные столбы поперек рельсов. В ходу осталось только 40 трамвайных вагонов. Но в ночь на 9-е в помещении газеты «Правда» была задержана группа руководителей забастовки; газета «Трудовая Правда» была закрыта, типография опечатана, и движение с этого момента пошло на убыль. Оно вообще по телеграммам иностранной печати выглядело страшнее, чем было: так, беспорядки на окраинах ничуть не помешали франко-русским торжествам в центре города (президент Пуанкаре посещал Петербург 8 июля).
10-го было объявлено о закрытии заводов ввиду забастовки. Трамвайное движение зато возобновилось везде, кроме рабочих кварталов. Забастовки, однако, еще распространялись в провинции - на Ригу, на Николаев.
Президент Пуанкаре пробыл в России с 7 по 10 июля. В Кронштадте его встретил государь; он остановился в Петергофе, на вилле «Александрия», в гостях у царской семьи. 9-го и 10-го были смотры в Красном Селе. По традиции были произнесены речи со взаимными заверениями в дружбе и в преданности идеалу мира. Вечером 10 июля французская эскадра вышла в море.
В тот же вечер, 10-го, скончался в Царском Селе кн. В. П. Мещерский; ему было за 75 лет, но он оставался деятельным до конца и еще в последних числах июня имел с государем последнюю продолжительную беседу. Государь всегда прислушивался к его мнениям, хотя часто с ним не соглашался.
На следующее утро, 11 июля, министерство иностранных дел получило телеграмму из Белграда: накануне вечером австрийский посланник Гизль вручил сербскому правительству ультиматум с требованиями, явно неприемлемыми для независимого государства.
Мировая война
1914-1917
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Австрийский ультиматум и русский ответ. Единодушие в России. Общая мобилизация. Германский ультиматум и объявление войны.
Патриотический подъем. Манифесты 20 и 26 июля. Сближение общества с властью. Воззвание к полякам. Запрещение продажи спиртных напитков.
Французские требования помощи; поход в В. Пруссию; Сольдау. Договор 22 августа (5 сент.) 1914 г. Успехи в Галиции. Маневренная война в царстве Польском. Война на море. Выступление Турции. Положение в стране; агитация против немцев. Процесс депутатов с.-д. Надежды на голод в Германии.
Угроза снарядного голода. Январская сессия Думы. Операции союзников у Дарданелл. Взятие Перемышля. Дело Мясоедова. Поездка государя в Галицию.
Прорыв у Тарнова. Отход в Галицию. Беженцы и «выселенцы». «Немецкий погром» в Москве. Конференция к.-д., лозунг «министерства общественного доверия».
Ставка и правительство. Шаги навстречу обществу: увольнение четырех министров; созыв Г.думы.
Оставление Варшавы. Сдача Ковно. Летняя сессия Думы. Создание особых совещаний. Принятие государем Верховного командования.
Министр иностранных дел С. Д. Сазонов получил телеграмму от русского поверенного в делах В. Н. Штрандтмана около десяти часов утра 11 (24) июля. Он тут же сказал: «C'est la guerre europeenne». Таково было первое же впечатление от требований Австрии. Оно еще усилилось, когда в 10 ч. утра от австро-венгерского посольства был получен полный текст ноты. Тотчас же об этом сообщили по телефону в Царское Село государю, который воскликнул: «Это возмутительно!» - и повелел созвать экстренное заседание Совета министров. Оно состоялось в 3 ч. дня. Было решено снестись с другими великими державами и дать Сербии совет - не оказывать сопротивления, чтобы не обострять конфликта. Но в то же время, чтобы не создалось впечатления, будто Россия считает возможным остаться в стороне, было составлено краткое сообщение, появившееся в военном официозе «Русский Инвалид» на следующее утро 12 июля:
«Правительство весьма озабочено наступившими событиями и посылкой Австро-Венгрией ультиматума Сербии. Правительство зорко следит за развитием австро-сербского столкновения, к которому Россия не может оставаться равнодушной».
Этим кратким и сдержанным сообщением русское правительство давало понять, что оно не намерено бездействовать, если Австро-Венгрия попытается силой навязать Сербии свою волю. Австрийский ультиматум и русский ответ по существу уже предрешали неизбежность войны.
Возможно, что Австрия, а также Германия, знавшая о предстоящем выступлении своей союзницы, рассчитывали добиться бескровного дипломатического успеха, полагаясь на то, что Россия будет во что бы то ни стало избегать войны. Миролюбие государя было известно; однако хотя бы бывший канцлер Бюлов мог припомнить и то предупреждение, которое сам государь ему дал еще пятнадцать лет перед тем.216
Существовали традиции, от которых Россия не могла отступить, во всяком случае, под внешней угрозой.
Издавна Россия считала себя преемницей Византии и покровительницей остальных славянских народов. Она могла сама видоизменить свою политику и сознательно перенести свой центр на Восток. В этом отношении правительство даже шло впереди общества, которое никогда не понимало всего значения дальневосточной политики государя. Так называемое «передовое» общественное мнение оставалось гораздо ближе к традициям середины XIX века. Особенно за последние годы, после боснийского кризиса, интерес к Ближнему Востоку, к балканским славянам, распространился и на широкие слои интеллигенции. Кроме того, события последних лет создали между Россией и Сербией связь взаимных обязательств, хотя и не закрепленных формальным договором. Сербия и в боснийском кризисе (1909 г.), и в вопросе о выходе к морю (1912 г.), и в вопросе о Скутари (1913 г.) последовала указаниям русского правительства и помогала ему избежать международных осложнений. Россия, со своей стороны, этим самым обязывалась не допускать насилия над Сербией. В этом сходились все русские государственные деятели, не исключая тех, которые предпочли бы дружбу с Германией сближению с Англией. Так, П. Н. Дурново в своей записке прямо указывал, что для возможности сближения Германия, со своей стороны, должна «пойти навстречу нашим стремлениям» и обеспечить Россию «от чрезмерных происков Австро-Венгрии на Балканах».