на ее живот. – Я не в восторге от его выбора, у меня до сих пор обида к той семье, но знаешь – девчонка любит его. И черта с два ты его заставишь быть с тобой. Даже если женится. И если ребенка с тобой воспитывать будет. Гулять начнет, пить, по бабам шляться, и все ее одну вспоминать будет. И то, как ты не дала ему быть с ней. И злиться будет на тебя с каждым днем все сильнее. Тебе это надо?
– Вы что такое говорите? – Кровь отливает от лица Эмилии, теперь она выглядит жалкой и беззащитной. – Как вы можете?
– Срок у тебя какой? – По-матерински тепло спрашивает мама. – Я тебе сейчас страшную вещь скажу, но, может, ты потом будешь мне благодарна. – Она смотрит на нее, потом на меня, затем снова на Эмилию. – Если срок позволяет, сделай аборт. Иначе всю жизнь будешь чувствовать себя одинокой рядом с тем, кто не любит тебя. Не заставляй ребенка мучиться, глядя на ваши ссоры и драки, и чувствовать себя ненужным, когда один будет в загуле или станет редким гостем – воскресным папой, а другая начнет ежедневно засыпать в обнимку с бутылкой. Ты молодая и красивая девушка, не закапывай себя. Зачем тебе этот? – Мать указывает на меня взмахом руки. – Такой бестолковый. Пусть она мучается, любовь все стерпит. А ты отпусти. Ради себя, поняла?
Эмилия опускается на стул, в ее глазах блестят слезы.
– А ты лучше не попадайся мне на глаза сегодня! – Говорит, тыча на меня пальцем, мать. Разворачивается и выходит из комнаты. – Устроили тут «Санта-Барбару»! – Наталкивается на подслушивавшего в коридоре Лео и рявкает на него. – Ты тоже меня сегодня не трогай!
Когда хлопает входная дверь, я поворачиваюсь к Эмилии.
– Когда мы поженимся, ей придется терпеть меня. – Всхлипывая, сникает она и вдруг обиженно задирает нос. – А не захочет, не станем общаться! И ты не будешь!
– Видит Бог, я долго терпел. – Говорю, отыскав футболку и надев. – Но твоя последняя выходка начисто лишила меня терпения.
– Значит, ты у нас жертва? – Усмехается Эмилия.
Похоже, у нее новый прилив воинственности. Такие резкие скачки в ее настроении пугают все больше и больше. Я подхожу ближе и сажусь на стол, теперь между нашими лицами не больше полуметра.
– Ты позволяешь себе лишнего. – Говорю я. – Приехала в Сампо, завалилась в квартиру моей матери, ворвалась ко мне в комнату, напугала девушку, которую я люблю больше жизни, и соврала ей про свадьбу, о которой даже речи не шло.
– Мы говорили с тобой про св… – Она осекается, потеряв былую уверенность.
– Это не нормально, Эмилия. – Строго отчеканиваю я. – Ты перешла все границы.
– Ты меня вынудил! – Взвизгивает Эмилия. – Что мне было делать?!
– Тс-с. – Я жестом прошу ее сбавить обороты. – Мы обсудим все спокойно, ладно? Если снова закричишь на меня, никаких разговоров больше не будет.
Она таращится на меня, готовая возразить. Ей так же трудно контролировать свои эмоции, как и мне. Инфантильность и избалованность стали причиной такого поведения, а мое равнодушие сделали его нормой в наших взаимоотношениях. Все это время, пока были вместе, мы были заложниками настроения друг друга – детьми, ожесточенно добивавшимися внимания.
– У тебя больше не получится мной манипулировать, Эмилия. Ты не получишь того, что хочешь, устроив скандал. Уясни это прежде, чем мы продолжим разговор. Ты ничего не добьешься истериками и попытками давить на чувство вины.
– Ты сказал, у тебя заболела бабушка. – Жалобно пищит она, вытирая слезы.
Меня терзают острые когти боли при взгляде на нее, но я вынужден продолжать:
– Бабушка вчера умерла. Я тебя не обманывал.
– О… – Эмилия замирает с выпученными глазами.
– А теперь послушай внимательно. – Прошу я после тяжелого вздоха. – Было ошибкой позволить тебе жить в доме Харри под одной крышей с Марианой. И было ошибкой поощрять твои фантазии о совместном будущем, не обрубая их на корню. Эмилия, я должен быть с тобой честен: мы никогда больше не будем вместе. Даже если станем родителями.
– Что это значит? – Она трясет головой.
– Я ошибочно позволил тебе думать, что мы можем снова стать парой, но это не так. Нужно было сразу жестко обозначить границы, сказать тебе, что никакой совместной жизни и уж, тем более, свадьбы у нас не будет. Я пытался говорить тебе, но ты слышала лишь то, что хотела. Прости меня, Эмилия, за то, что дал тебе ложные надежды.
– Ты сказал, что не бросишь, что будешь со мной… – Ее глаза становятся все безумнее, губы дрожат.
– Я не брошу тебя, Эмилия. Буду содержать ребенка, навещать, помогать, чем смогу. Для того, чтобы быть отцом, мне не обязательно становиться твоим мужем.
– Хочешь сделать меня матерью-одиночкой? – Ее голос скрипит.
– Я предлагал тебе выход, ты не захотела.
Она буквально сатанеет, сжимает пальцы в кулаки и дышит так тяжело, что мне кажется, будто вот-вот бросится на меня и начнет бить.
– Какой же ты урод, ненавижу тебя. – То ли стонет, то ли рычит Эмилия.
– Ты больше не вернешься в дом. – Спокойно говорю я. – Останешься в Сампо, я привезу твои вещи, поговорю с твоим отцом. Мы все уладим.
– Как. Ты. Можешь? – Хрипло спрашивает она.
– Давно следовало так поступить, прости, что мне не хватало решительности. – Я развожу руками. – Теперь я честен с тобой. Мы никогда не сможем быть вместе – с ребенком или без, это совершенно исключено.
– Аа-агх! – С этим криком Эмилия хватает настольную лампу и обрушивает на пол, к моим ногам. – Тварь! Козел! – Следом летят книги и диски с полки, дальше мой мобильный и стул, на котором она сидела. – Лжец!
– Прости. – Говорю я тихо.
И Эмилия бросается крушить в моей комнате все подряд. Скидывает содержимое полок на пол, сдирает простыни и одеяло с кровати, рвет руками и топчет лифчик Марианы, обнаружившийся под ними и упавший на пол, бросается сдирать плакаты и постеры со стены.
Она рычит, воет и матерится, превращая мою спальню в бедлам. Мы сталкиваемся взглядами с Лео, который замирает в ужасе в дверном проеме, наблюдая за происходящим.
– Ты испоганил всю мою жизнь! – Всхлипывает Эмилия, без сил наваливаясь на стену с обрывками постеров.
– Пожалуйста, прости.
Она роняет голову в ладони, через мгновение поднимает и смотрит на меня:
– Ты пойдешь к своей этой. А мне как дальше жить?
Я кусаю губы. Мне нечего ответить, но мне очень ее жаль.
– Что, так сильно любишь? – Ее лицо кривится.
– Люблю. – Киваю я.
– За что? Что в ней такого?
«Потому, что мое сердце,