мне, что не любишь. – Шепчу я в ее губы.
Убираю ладонь и припадаю к ее рту с глубоким поцелуем. И вонзаюсь в нее до самого основания. Мариана задыхается в новом стоне, и эти звуки еще только больше распаляют меня. Как звуки шлепков наших тел и жалобный скрип кровати под нами, когда мы начинаем раскачиваться в быстром темпе. Я безжалостно погружаюсь в нее, и Мариана двигается бедрами навстречу. Ее руки мечутся по моей спине, плечам, по груди, а сердце колотится возле моего сердца.
Мы сливаемся в единое целое.
– Ничто. Нам. Не мешает. – С жаром шепчу я, выбирая самый неподходящий момент из всех, когда глаза Марианы полузакрыты, и ее тело начинает дрожать подо мной. – Мы можем быть вместе. Мы будем. Мы уже.
Мои слова бессвязны, похожи на бред сумасшедшего, но та, для кого они предназначены, и так все понимает.
– Кай, – срывается с ее разгоряченных губ мое имя.
И каждый толчок становится острием ножа – опасным, резким. Я любуюсь капельками пота на ее совершенном лице и не вижу в нем сомнений: в постели мы не враги, здесь мы лучше понимаем друг друга, нам даже слова для этого не нужны. Она сильно сжимает меня внутри себя, и я чувствую, что сам вот-вот кончу.
Движения становятся более настойчивыми, и я рычу, вбиваясь еще глубже. Бедная кровать. А о том, что кто-то может нас слышать, я и думать не хочу. Мне стыдно, но не настолько, чтобы перестать наслаждаться процессом. Мариана запрокидывает голову назад, обвивает меня сильнее и прижимает к себе, словно боясь упасть.
Когда темп становится совсем безумным и диким, она приподнимается и кусает меня в плечо, чтобы не выкрикнуть, кончая, мое имя еще раз. Я чувствую, как она пульсирует и дрожит изнутри, и как гулко бьется ее сердце. Я вхожу в нее еще раз, и еще, глотая воздух, которого становится в комнате все меньше.
Выскальзывая из Марианы, я чувствую, как наслаждение вместе с жаром разливаются по моему телу.
Ложась с ней рядом, я замечаю слезы на ее лице. Вытираю их и касаюсь губами ее соленой кожи – под глазами, у носа, на подбородке. Целую ее шею, торчащие соски, живот, затем развожу ее ноги в стороны, и все повторяется снова.
И снова.
Мариана
Я просыпаюсь, все еще ощущая горе от ухода бабушки Хелены. Смотрю на спящего рядом на узкой кровати Кая, затем разглядываю скудную обстановку его мальчишеской комнаты со следами взросления: от спортивных наклеек с символикой хоккейных клубов на тумбочке до пыльной гитары, брошенной в углу. Внутренний конфликт подростка читается во всем: рядом с клюшкой на стене кожаные байкерские перчатки, на полке с юношескими книгами диски с «жесткой» панк-рок музыкой, стены с выцветшими обоями оклеены поверх плакатами с изображениями музыкальных групп.
Шкаф с поломанной дверцей, засохший цветок на подоконнике с воткнутыми в землю окурками, рваный кроссовок под столом, край потертых джинсов, торчащий из ящика. Личное пространство парня, чей внутренний мир всегда состоял из конфликтов и противоречий – такое беспорядочное и в то же время уютное.
За окном мерцает свет, и уже дышится легче, чем вчера. Я приподнимаюсь на локтях и любуюсь рукой Кая на своем бедре. Загорелое на белом. А затем взгляд падает на татуировку ниже – NO MORE. «Больше никогда». Не зарекайся, как говорится. Я смотрю на лицо Кая – умиротворенное, расслабленное, и любовь к нему колет меня, точно иголки. Кай меняется, становится совсем другим. Не тем, что истязал и унижал меня.
Но надолго ли? Можно ли ему верить?
У меня болит сердце. Болит все тело. Я словно смотрю в конец коридора, стены и потолок которого сужаются вдали, и не вижу выхода. Кай – мой хаос и моя тихая гавань. С ним не бывает просто, но когда мы вместе, я не ощущаю себя потерянной в океане собственного одиночества.
Мы могли бы быть счастливы, если бы никогда не покидали пределов этой постели, не вылезали бы из-под этого одеяла. Я рисую пальцем сердечко на простыне и уже знаю, что жизнь опять его разобьет. Стоит ли пробовать снова и снова? Стоит ли доверять словам о любви того, кто никогда не знал, что такое любовь?
– Доброе утро. – Произносит Кай, открывая глаза.
Смотрит на меня с такой очаровательной застенчивостью, что я теряюсь – тот ли это Кай? И на какие еще эмоции он способен наедине со мной?
– Привет. – Смущенно отвечаю я.
После происшествия на кухне еще как-то можно было ставить под сомнение природу чувств между нами, но этой ночью, готова поклясться, между нами происходил акт любви, и другими словами вроде «секса» или «сношения» его назвать нельзя.
Он придвигается ко мне и дотрагивается до моей щеки пальцем. Мы лежим лицом друг к другу, и наши тела соприкасаются по всей длине – иначе на этой кровати и не получится.
– Мне стыдно выходить из комнаты. – Признаюсь я.
– Мы можем этого не делать. – Говорит Кай, поглаживая мою щеку.
– Придется.
– Тогда давай насладимся тем временем, которое у нас еще осталось.
У меня колет в груди, потому что я понимаю его слова по-своему. Для меня в них звучит обреченность. Я обвожу взглядом его удивительное лицо, полное несовершенств и такое красивое одновременно и запоминаю каждую черточку: шрам на брови, морщинки возле глаз, след от синяка, что уже почти прошел, и любимую щербинку, делающую его улыбку невероятно дерзкой и сексуальной. Я словно готовлюсь к тому, что больше никогда их не увижу.
– Я запуталась в наших отношениях окончательно. – Шепчу ему в губы.
Кай смотрит на меня так откровенно, что у меня кружится голова, и, слава богу, что мы лежим, иначе, возможно, я бы упала.
– Главное, что ты должна понять, это то, что не обязательно меня снова отталкивать. Мы можем разобраться во всем – вдвоем.
– А ты что должен? – Улыбаюсь я.
– Любить тебя.
Ему не нужно было это говорить: я и так чувствовала, что он скажет. Его глаза признались мне в этом раньше.
– Мы можем начать все сначала. – Бормочет он, придвигаясь плотнее.
И я чувствую у своего бедра его твердый член.
– Не заставляй меня принимать сейчас какие-то решения. – Прошу я, обвивая его руками.
– Я больше никогда не буду тебя заставлять, – обещает Кай, – только просить.
Я целую его, прижимаюсь сильнее и через мгновение уже не помню ни про смерть бабушки, ни про обещание, набитое на моей коже, ни про обстоятельства, которые против