Читать интересную книгу Подводная лодка - Буххайм (Букхайм) Лотар-Гюнтер

«Время?» — запросил вниз Командир.

Рулевой сверился с часами. «21:30, господин Командир».

Примерно час с тех пор, как мы всплыли. Час на одном двигателе: как далеко мы ушли?

Я даже не знал, с какой скоростью мы идем. На двух дизелях я знал бы это по тону их работы, но мои способности точно определять скорость не были приспособлены к ходу на одной машине. Они работали под нагрузкой, потому что одновременно шла зарядка аккумуляторов — а нам нужен был каждый ампер-час, которым мы могли запастись. При удаче наши оставшиеся банки аккумуляторов запасут энергии достаточно, чтобы мы смогли пережить следующий день. Это было очевидно без лишних слов — что при первых лучах солнца мы должны будем скрыться. Стармех сделает все возможное, чтобы удержать нас на перископной глубине или около нее.

Наконец несколько фрагментов информации с мостика: «Нет, Крихбаум, он удаляется — готов побиться об заклад. Приглядывай вон за тем, кстати. Он может приближаться. Мне не нравится, как он себя ведет».

Через пять минут: «Какой курс?»

«Два-семь-ноль, господин Командир».

«Так держать».

«Сколько миль мы сможем пройти до рассвета?» — спросил я старшего помощника.

Он фыркнул. «Двадцать или тридцать».

«Похоже, у нас все в порядке».

«Да, похоже что так».

Я резко подскочил, когда кто-то схватил меня за плечо. Это был Стармех.

«Как дела?»

«Как-нибудь я на тебе это тоже испробую,» — проворчал я. «Довольно неплохо, если в целом».

«Прошу прощения, но я уверен во всем!»

«А как вы себя чувствуете, Стармех?»

«Спасибо, что спросили. Comme ci, comme ça».[67]

«Очень информативно».

«Пришел вот немного подышать воздухом,» — объяснил он и снова исчез в полумраке.

«Похоже, что макаронники не смогут повидаться с нами на Рождество,» — произнес откуда-то сзади меня Айзенберг.

Ну конечно же, Ла Специя. Приказ нам пробиваться туда полностью выскочил из моей головы. Прощай, прекрасное голубое Средиземное море. Бедняга Роммель будет вынужден управляться без нас. В конце концов, мы атлантическая подлодка. Конвои на Мальту смогут перехватывать итальянцы.

Были ли мы подлодкой-одиночкой, или же Командование планирует подвергнуть и другие лодки такому же риску? Даже если нам удастся оторваться на запад, что дальше? Один день на перископной глубине — это хорошо, но что дальше? Мы не сможем уйти на глубину — все, что больше перископной глубины будет для нас чересчур. Работает ли наш радиопередатчик? Никто не сказал ни слова о посылке радиограммы. Сколько миль до ближайшей французской гавани — или Командир собирается направить нашу развалину в Виго и отправить нас через Испанию, на этот раз всех вместе?

Как мы сможем перейти Бискайский залив, если погода разгуляется? Идти в дневное время в надводном положении было практически невозможно. Мы будем беззащитны перед любым самолетом, который нас заметит, а Бискай просто кишит вражескими самолетами. Идти по ночам и останавливаться в подводном положении днем? Ночи сейчас длинные, это верно, но сработает ли это?

Приказ с мостика: «Так держать курс!»

Командир изменил курс. Он направляет лодку к юго-западу. Уловка и контруловка: он предполагает, что британцы думают — могут думать — что любая другая подлодка в такой игре выберет самый короткий возможный путь. Если они подойдут с Северной и Центральной Атлантики, то они не спустятся ниже 36-й параллели. Следовательно, он должен оставаться к югу от 36 градуса широты. Пока.

Если я прав, мы должны быть сейчас в пределах видимости мыса Спартель — или еще дальше к западу, но на одной с ним широте. Мичман пока не может сделать свои вычисления. Никто его не подменял сейчас, так что позже он найдет неприлично большой пробел на своей карте.

Я неожиданно заметил, что оба вахтенных офицера исчезли. Я и сам шатался от усталости. С мостика теперь приходило меньше команд на руль. Похоже было, что мы проскользнули через цепь патрулей незамеченными.

Если ситуация стала немного менее опасной, почему бы не набраться храбрости?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Прошу добро подняться на мостик!» — прокричал я.

«Поднимайтесь».

Я едва мог двигать руками и ногами. От долгого стояния я был одеревеневшим как доска. С трудом я поднялся на мостик мимо рулевого. Ветер стал мять мое лицо даже еще раньше, чем я посмотрел поверх обноса мостика, затем он прорвался в рот через приоткрытые губы.

«Ну?» — протянул Командир.

Вопрос был риторическим. Я огляделся кругом. Никаких теней вокруг — ничего. По левому борту цепочка из девяти или десяти мерцающих огоньков. Африканское побережье? Это казалось невероятным.

Я привстал на цыпочки и перегнулся через леерное ограждение мостика. Носовая обшивка корпуса слабо мерцала в темноте. Несмотря на темноту, я мог видеть, что решетки настила были гротескно вырваны и исковерканы. От пушки осталось только основание. Я подумал — а как же выглядит носовая часть мостика? Его обшивка должна быть серьезно повреждена.

«Хорош вид, а?» — задал вопрос Командир.

«Простите?»

«Кавардак,» — произнес он, показывая рукой. «Хорош вид». Его голос стих до шепота. Я уловил: «Кто-то там наверху любит нас».

Вмешался мичман. «Я всегда полагал, что он поддерживает британцев, господин Командир — это ведь у них есть виски».

Невнятные шуточки. Я не мог поверить, что слышу их.

Меня охватило чувство нереальности происходящего. Это не была Матушка Земля. Мы скользили по свинцовой пленке над поверхностью луны, которая вращалась во вселенной в холодной и мертвой изоляции. Кроме нас, здесь не существовало никаких живых существ. Мне казалось, что мы дрейфуем так уже столетие. Действительно ли мы выжили? Были ли мы все теми же, прежними людьми? Или мы выиграли лишь отсрочку? Что все это значило?

В конце я несколько минут не знал, сплю я или бодрствую. Что было реальностью? Каким иллюзиям я поддался? Какие галлюцинации могли произрасти из страха? Сколько времени длилось суровое испытание? Когда я проснулся? Как я провел бесконечные часы? Как выдержали все это остальные?

Мое тело было слабым, как у выздоравливающего после тяжелой болезни, но кровь энергично текла по моим жилам. Я мог слышать биение своего сердца.

Я коснулся металла обшивки и почувствовал его вибрацию. Наш единственный двигатель действительно работал — это не было иллюзией. Мы пережили это.

Я заметил, что сжимаю и разжимаю свои кулаки. Мне нравилось видеть, как мои пальцы сгибаются и выпрямляются. Он двигались, когда я приказывал им делать это. Мои мускулы реагировали. Я провел рукой по лбу и стер с него холодный пот.

Мичман посмотрел кругом, но ничего не сказал. Я не стал нарушать молчание.

В темноте замерцали еще огни. Командир отдал несколько команд на руль. Мы поворачивали и так, и этак, но наш генеральный курс оставался на запад. Первейшей необходимостью было набрать дистанцию между нами и Проливом.

«Сколько еще нам надо пройти, Крихбаум?»

«Не меньше часа, господин Командир».

Моим единственным желанием было стоять здесь и ритмично дышать, прислушиваться к ударам своего сердца, просматривать почти неразличимую линию горизонта, слушать шипение волн от рассекающего поверхность воды носа. До мостика долетели брызги воды. Я лизнул губы: они были солеными. Я мог видеть, пробовать, слышать, нюхать ночной воздух, чувствовать движения подлодки. Все мои чувства функционировали — я был жив.

Мой мочевой пузырь заявил о своем существовании. Обычным делом было удалиться в «консерваторию» в кормовой части мостика, но я медлил. Это казалось сейчас неуместным — не тот момент. Командиру это может не понравиться. Какое-то время я могу сдерживаться.

Я задрал голову к небу. Сквозь рваную, почти неподвижную облачность проглядывало несколько звезд. Мы путешествовали сквозь ночь, группа воскресших людей, чье продолжающееся существование было никому не известно. Керневель должен полагать, что мы утонули, а неприятель должен был доложить об этом. Британцы могли послать радиограмму для своего удовлетворения, а мы не могли. Даже если Германн наладит наш радиопередатчик, мы постараемся им не пользоваться. Даже самая короткая радиограмма может выдать нашу позицию.