Автор статьи отметил, что у нее ненакрашенные ногти и сильные белые руки, которые лежали на недавно изданной книге «Мадам Дортея». Унсет сказала, что всегда будет помнить «о своем старом норвежском доме, Лиллехаммере, который поднимается к небесам по склонам гор». Бомбы падали в ее сад, бомбы преследовали ее во время бегства, писал журналист. Но она не была бы Сигрид Унсет, если бы не воспользовалась возможностью поддеть американского журналиста.
— Я люблю Англию, — внезапно сказала она, — после Норвегии я больше всего люблю Англию.
Это был ее первый завуалированный намек на то, что Америка не торопится открыть второй фронт против немцев. За пару недель до этого ее издатель разместил рекламные анонсы ее последнего романа во многих американских газетах: «Бомбы могут разрушить города Норвегии, но не ее литературу»[713]. Американская публика знала ее в первую очередь благодаря Кристин и Эрленду, Улаву и Ингунн. Именно благодаря роману «Кристин, дочь Лавранса» Сигрид Унсет получила особый статус — в норвежской среде для многих она стала фигурой масштаба Святого Улава или Харальда Прекрасноволосого.
Но сейчас ей необходимо проявить себя не только как писательнице. Конечно, она закончит роман «Мадам Дортея» или напишет продолжение «Одиннадцати лет». И сделает это охотно. Но прежде всего она должна использовать свой писательский авторитет, чтобы встряхнуть свою публику, весь американский народ, а также американского президента: «Нужно действовать, Америка должна пробудиться». Она отправится в дальнее и долгосрочное турне. И пусть ее голос не такой громкий, как у Арнульфа Эверланна. Она знает, как использовать силу слова, она расскажет свою собственную историю ради того, чтобы спасти все, что ей дорого. Весть о ее бегстве из родной Норвегии и личной драме — гибели сына — уже облетела первые полосы газет.
В своем номере Унсет наслаждалась видом из окна на крутые улочки и снующие туда-сюда трамваи. Яркое солнце искрилось на морской глади. Она взяла ручку и писчую бумагу, заботливо припасенную в номере отеля. Кому она могла бы сейчас написать откровенное письмо, как не своей сестре Рагнхильд в Стокгольм? А сестре, которой она больше всего доверяла, она боялась писать, чтобы не навлечь на нее неприятности. Конечно, Сигне очень обрадовалась бы, узнав о ее встрече с трёнделагской подругой.
«Через четверть часа мы пойдем к Рагнхильд Бренне <…>. Она встретила нас вчера в порту, и, представь себе, я так обрадовалась этой встрече, — писала она Рагнхильд и просила сестру как-нибудь сообщить об этом Сигне, используя при этом вымышленное имя: — Ведь моя активная деятельность здесь едва ли прибавила мне популярности у этих кретинов»[714].
Сигрид Унсет не могла скрыть, что поездка казалась ей просто сказочным приключением, она восхищалась Гонолулу, таким сказочным местом: «Разнообразие флоры на архипелаге в южной части Тихого океана etc. недооценено, нужно увидеть это великолепие, чтобы поверить в него. Вот бы только повод был иным!»[715]
Действительно, вот бы только повод был другим. Она опять подумала об этом, когда появилась Рагнхильд Бренне на автомобиле с водителем. Она была замужем за американцем норвежского происхождения Хейердал-Хансеном, и обычно ее называли просто миссис Хейердал-Хансен, без девичьей фамилии Бренне.
Она пригласила их с Хансом на свою загородную виллу — похожую на норвежские усадьбы с просторным садом, только в несколько раз больше, и цветов было бесконечное множество. Когда они сели за роскошно сервированный стол, их юная, двадцати с чем-то лет, дочь была очень впечатлена тем, что к ним в гости пожаловала сама Сигрид Унсет. Она встала и произнесла импровизированную речь на ломаном норвежском. Для юной Берит «Кристин, дочь Лавранса» служила учебником норвежского языка, к тому же она постоянно слышала от матери о ее подруге по Трёнделагу. После ужина Сигрид Унсет прошла в библиотеку, где выкурила не одну сигарету, греясь у камина. Она подозвала Берит к себе. Возможно, Берит напомнила ей о дорогих племянницах. Унсет хотела знать, какие у Берит планы на жизнь. «Вероятно, я буду изучать архитектуру, — ответила девушка. — Но я еще подумаю и все решу через год». Сигрид Унсет кивнула. А умеет ли она печатать на машинке? Берит покачала головой. На этом разговор был окончен.
На следующий день дома у Хейердал-Хансенов зазвонил телефон. Звонила Сигрид Унсет. Не могла бы Берит поехать с ней в Нью-Йорк, на год, в качестве секретаря? Она вернется в Сан-Франциско в рамках запланированного турне через месяц, и тогда Берит могла бы отправиться с ней, если к тому времени освоит пишущую машинку. Ей нужен секретарь, который мог бы перепечатывать ее выступления и статьи, а также заниматься «связями с общественностью». Унсет намеревалась в ближайшие пару месяцев разъезжать по стране, и это только начало, у нее очень плотный график. Молодая девушка немного побаивалась взять на себя такую ответственность и все же почтительно ответила согласием и начала упражняться на пишущей машинке своего отца.
Ханс тоже оттаял в обществе Хейердал-Хансенов; 27 августа отпраздновали его день рождения. Ему исполнился 21 год, он паясничал и от всей души развлекал хозяйских дочерей. «Нам было ужасно приятно», — писала Сигрид Унсет сестре Рагнхильд после того, как они наконец прибыли в Нью-Йорк. А до этого их убедили провести несколько дней в Калифорнии и немного поездить по штату.
Они объездили все окрестности. «Но в Калифорнии для меня слишком жарко, я думаю, что мне больше понравится Невада или, например, Юта — штаты с высокогорным климатом. Они не так уж отличаются от норвежских гор, как мне показалось, во всяком случае на том отрезке пути, который преодолел поезд, они просторнее, они более дикие, бесплодные, и здесь намного суше — мы проезжали настоящую пустыню. Природа здесь неописуемо прекрасна почти повсюду. Не зря американцы гордятся своей страной — „greatest in the world“{101}. Но они на удивление мало восхищаются природой Америки — а это именно то, что произвело на меня глубочайшее впечатление, — здесь, откровенно говоря, самое прекрасное место из всех, какие мне довелось видеть».
Унсет чувствовала себя как первооткрыватель, она с удовольствием приобрела книги о цветах и энциклопедии. Разнообразие американской флоры ее вдохновляло, у нее откуда-то появились силы. Она с нетерпением ждала, когда же наконец отправится в турне, начнет работать и у нее будет секретарь: «В ноябре я вернусь в Калифорнию и возьму с собой их дочь, Верит, в качестве секретаря. Она славная девушка, понимает норвежский язык, но родилась и выросла в Америке, и я надеюсь, она станет для меня бесценным помощником, после того как я сама ее обучу»[716].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});