— Дети! Прячьтесь! — строго скомандовала Сигрид Унсет, когда они дошли до хутора Марит Ховде. Впервые с девятилетней девочкой так сурово обращались. Впрочем, эта странная «тетя» не только ругалась, частенько она придумывала для детей всевозможные забавы и игры.
Немцы в основном бомбили железные и шоссейные дороги, но случалось и так, что они палили из ручного пулемета по всему, что двигалось. Однажды все увидели, что даже грузная Сигрид Унсет может бегать, и довольно резво, когда раздались пулеметные очереди и ей пришлось срочно переместиться из дома священника к безопасному каменному хлеву. Впрочем, когда в тот же день снова объявили воздушную тревогу, она отказалась прятаться.
— Нет, если они прилетят еще раз, я не на шутку разозлюсь! — сказала она и не сдвинулась с места[697].
Однажды Фредрик Поске и Сигрид Унсет искали укрытия в яме в снегу. Он слышал, что она что-то пробормотала, но не расслышал из-за шума самолетов, что именно.
— Что ты сказала? — громко переспросил он.
— Черт бы побрал Гитлера, сказала я! — прокричала она ему[698].
А вокруг была такая красота, апрель в разгаре, и все очень похоже на ее самые удачные описания долины Гудбрандсдал. Автор «Кристин, дочери Лавранса» сразила Фредрика Поске наповал, когда сказала, что никогда прежде эти маленькие серые избушки, рассыпанные по долине, не казались ей такими живописными. Позже в своих антифашистских выступлениях она повторит это высказывание: «Долина блаженно нежилась в потоках весеннего солнца, люди томились от вынужденного безделья, коровы стояли в хлевах, истомленные долгой зимой, лошади бродили по долине сами по себе. Овцы и ягнята, а также козы и маленькие игривые козлята резвились вокруг хлевов и сараев, пытаясь щипать прошлогоднюю траву. Именно это вынужденное безделье угнетало крестьян гораздо больше, нежели воздушные налеты, которые методично осуществлялись немецкой авиацией через весьма короткие промежутки времени и нарушали атмосферу обычного воскресного дня»[699]{96}.
Впрочем, им пора было двигаться дальше. Маленькая Эва Поске не поверила собственным глазам, когда однажды утром ее послали к «тете Сигрид». Она застала Унсет с распущенными длинными волосами. Та читала молитву и перебирала четки. И как всегда, держала в руках зажженную сигарету. Девочка выдавила из себя несколько слов, что они вот-вот должны ехать дальше. По изрытой колдобинами дороге они миновали заводы в Леша и увидели Ондалснес, объятый пламенем. Им нужно было безотлагательно переправиться через фьорд из Офарнеса в Молде. Но и над этим городом клубились столбы дыма. Самое главное было найти лодку[700].
По ночам маленькие и большие лодки и шхуны перевозили беженцев на север. После того как сражения за Южную Норвегию были проиграны, на север устремились потоки людей там еще страна была свободна. Некоторые рыбацкие шхуны плыли к берегам Англии. Андерс Вюллер тоже направлялся туда. Скоро Сигрид Унсет стояла на борту вместе с семьями Шефлу и Поске. По ночам один из солдат любезно одалживал ей спальный мешок, в котором ей удавалось поспать на палубе. Когда они ранним весенним утром приплыли к берегу Нурланна, она долго стояла у парапета, прислушиваясь к своим ощущениям, и обронила несколько слов стоящему рядом Фредрику Поске:
— Как хорошо уехать от всей этой дьявольской техники и оказаться рядом с творениями Божьими![701]
Несмотря на то что уже наступил май, Сигрид Унсет по-прежнему не знала, какую цену пришлось заплатить после поражения в битве за Южную Норвегию. Последний отрезок пути к свободе пролегал сквозь лес и горы. Все, кто смог, встали на лыжи, но Сигрид Унсет позволила себя уговорить, ее усадили на те же сани, на которых лежал сраженный приступом ревматизма редактор газеты «Арбейдербладет» Улав Шефлу. Шестеро молодых людей тянули их вверх, в гору. Случалось, что она отказывалась спускаться в убежище, когда остальные разбегались от рыка самолетов. Как только они пересекли горную гряду, она решительно поднялась, и они отправились в путь вместе с юной дочерью редактора Дагмар, которая настоятельно уговаривала писательницу позволить ей нести ее багаж. Сигрид Унсет слишком устала, чтобы протестовать, и хрупкая барышня потащила ее саквояж. Впрочем, в пути Сигрид Унсет держалась молодцом, ведь в юности она много путешествовала пешком. И когда они наконец пришли к домику лесника, к ней вернулись самообладание и высокомерие.
— Я так замерзла, что наверняка простужусь, — сказала Дагмар, дрожа от холода.
— Вовсе нет, люди заболевают не от холода, а от бактерий, — парировала Сигрид Унсет[702].
Чуть погодя ей понадобились носовые платки. В маленьком шведском магазине оказались только носовые платки с черной траурной каймой.
— Долой суеверия, я куплю их, — сказала она, хотя поначалу и отказывалась[703].
В Стокгольме ее пригласили к себе Алиса и Ингве Лютткенсы. Она не скрывала, что ей это удобнее, чем жить у сестры Рагнхильд. Они встретили ее на Центральном вокзале. Сигрид Унсет выглядела неважно после утомительного путешествия, во время которого нечасто удавалось переодеться. Сейчас Сигрид Унсет надеялась узнать о своих сыновьях от Красного Креста, который располагался неподалеку от дома Лютткенсов. Она приняла ванну и наконец-то как следует выспалась. А наутро ее шведская подруга решилась сказать ей то, что ей сообщили накануне по телефону.
Алиса взяла ее за руку, когда они завтракали и пили кофе:
— Сигрид, произошла трагедия…
Унсет подняла глаза и выдохнула:
— Что-то с Андерсом?
Алиса Лютткенс кивнула. Когда она рассказала, что немецкая пуля оборвала жизнь ее старшего сына, ее любимого мальчика, Сигрид Унсет до боли сжала ей руку. Как раненый зверь, она стонала, зажав голову руками, но через какое-то время решительно взяла себя в руки: она гордилась тем, что Андерс погиб за родину. И добавила:
— В отличие от датчан, которые сдали свою страну без боя[704].
Возможно, все случилось как раз тогда, когда она под бомбами покидала Думбос.
«Пожар в Молде. Стина устала и нервничает. Сигрид притихла, но держится молодцом», — записал Фредрик Поске в своем дневнике 27 апреля, в ту субботу, когда так ярко светило весеннее солнце[705].
В тот же день немецкие танки подошли к мосту Сегалстад в Гаусдале. Небольшая группа норвежских сопротивленцев окопалась там, чтобы удержать мост. Когда сгустились вечерние сумерки, младший лейтенант с тремя пулеметчиками решил прокрасться вперед, чтобы проверить позиции немцев. Снайпер заметил его в видоискатель и выстрелил. Прямое попадание оборвало жизнь молодого младшего лейтенанта: Андерс Сварстад погиб в возрасте 27 лет. Когда Сигрид Унсет снова встретила Стину Поске в Стокгольме, обе они вспомнили о траурных платках, которые так не хотели покупать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});