Читать интересную книгу Новочеркасск: Роман — дилогия - Геннадий Семенихин

— Боже мой! Да откуда ты этого зверя привел? Ее же хозяин, наверное, ищет.

Венька отрицательно покачал головой:

— Что ты, мама, у Мурзы хозяина нет. Она коммунальная собака. Кто хочет, тот и кормит, куда пустят, там и ночует. А сегодня ее как бездомную уничтожить хотели. Если бы дядя Дрон не заступился, жизни лишили бы. А за что? Какие злые бывают люди, вроде этого одноглазого Мирона. — И Венька подробно рассказал о том, что произошло на Аксайской улице, как хотели увезти Мурзу и как дружно защитили ее ребята, а добродушный Дрон поставил победную точку своим вмешательством в их сражение. Мать выслушала его не перебивая и ласково потрепала по щеке.

— Ты еще несмышленыш, Веня, — сказала она задумчиво, — а мир такой сложный, что не всегда и взрослые в состоянии его понять. Вот ты защищал собаку и считал, что был полностью прав. А эти люди, которые поймали Мурзу на улице, тоже считали, что они правы, потому что выполняли свой долг. Ведь бездомные бродячие псы иногда опасны, потому что становятся разносчиками болезней и заразы. Ты меня понял, сынок? Ведь и это правда.

— Понял, мама, — не сразу согласился Венька. — Значит, и у нас с дядей Дроном была правда, и у одноглазого Мирона тоже?

— В какой-то мере так, — смущенно согласилась Надежда Яковлевна.

— Мама, а разве две правды быть могут?

— Да видишь ли, — неожиданно запнулась Надежда Яковлевна, — на одно и то же событие можно ведь по-разному смотреть.

Венька вздохнул и, нахмурившись, покачал головой.

— Нет, мама, — сказал он решительно, — правда может быть только одна. Как в любой сказке. Или правда, или неправда. И во всем мире все, как один, правду должны считать правдой, а неправду неправдой.

Мать рассмеялась, карие глаза ее вспыхнули. Мальчику всегда казалось, что в такие минуты в эти глаза залетают веселые птички и делают их добрыми-добрыми.

— Не знаю, сынок, — озабоченно сказала она, — только мне кажется, что если бы так было, в мире стало бы скучно. Ты этого еще не поймешь, но там, где не спорят и не стремятся к лучшему, жизнь начинает закисать. Иди-ка ты лучше играть с собакой, мой маленький философ.

— Нет, мама, — повторил решительно Венька, — правда может быть одна.

В тот вечер отец пришел с работы очень поздно. Венька был разбужен голосами родителей. Отец и мать спорили. Как и всегда, когда бывал не в духе, Александр Сергеевич говорил предельно тихим голосом. Он давно выработал тактику утверждать таким образом свое превосходство над собеседником, давая понять оппоненту, что его точка зрения очевидна и ни в каких пространных аргументах не нуждается. Однако Надежда Яковлевна была вовсе не тем собеседником, который складывал оружие от вкрадчивого голоса. Она лишь больше распалялась, доказывая свое. Венька прислушался.

— Какая ты чудачка, Надюшенька, если так упрямо отстаиваешь эту свою точку зрения, — говорил отец. — По-твоему, улица облагораживает ребенка и готовит его к выполнению обязанностей гражданина в обществе? Какое потрясающее заблуждение! Улица — это рассадник дурных привычек, хулиганства, нигилистического отношения к взрослым. Улица — это тлетворное влияние на формирование характера. Да-да! И не случайно в старые времена первое, что делали обеспеченные люди, так это ограждали своих детей от уличного влияния. Ну скажи на милость, Надюша, чем ты восхищаешься? Тем, что наш лоботряс во главе оравы ему подобных пытался забросать камнями человека, исполняющего служебный долг?

— Негодяя, Саша! — пылко перебила мать. — Негодяя попытавшегося растоптать чувство сострадания ребенка к беззащитному невинному животному.

Александр Сергеевич вдруг запнулся, и его лысина покрылась мелкими каплями пота.

— Не знаю, не знаю, — проворчал он, — но ты пойми, что получается. Сегодня, не согласившись с действиями взрослого, он запустит в него камнем, а года через три-четыре в такой же ситуации пырнет кого-нибудь ножом. Вот что такое твоя улица.

— Неправда! — резко воскликнула мать, подавив горький вздох. — Сегодня наш мальчик проявил смелость и заслуживает одобрения. Эх, если бы жив был твой брат Павел!.. Вот бы в ком я нашла сейчас союзника. Он бы меня понял. Ведь только так, а не иначе, в столкновениях с опасностью воспитываются и благородство, и мужество. И наш Веня сегодня меня порадовал. Смелость в нем подлинная проснулась, Саша, а ты ворчишь, вместо того чтобы сказать доброе слово.

Александр Сергеевич расстегнул косой ворот серой сатиновой рубашки и, желая поскорее уклониться от спора, буркнул:

— Как зовут собаку?

— Мурзой.

— Это что еще за имя? Татарское, что ли?

— И вовсе не татарское, — закричал из-под одеяла Венька, — Мурза — это по-настоящему Мурзилка. Вот как.

— А ты не вмешивайся, когда мы с матерью разговор ведем! — сердито выкрикнул Александр Сергеевич. — Ишь моду завел! — Но тут же потеплевшим голосом прибавил: — Повежливее себя веди, если хочешь, чтобы мы эту собаку оставили.

— Оставь, папа!.. — попросил Венька. — Собака — друг человека, неужели ты ее прогонишь? Мурза хорошая, добрая и настоящая сибирская лайка. А из того двора ее все гонят.

— Так и быть, если хулиганить перестанешь, — решил отец.

И Мурза осталась жить на широком подворье Якушевых.

Утром прошел по-летнему короткий проливной дождь, а потом пригрело солнце, и земля на знаменитом бугре, где собирались мальчишки со всей окраины, снова затвердела. Венька Якушев, накормив Мурзу остатками вчерашнего холодного борща, шмыгнул в калитку. У врытого в землю столбика сидели почти все ребята, участвовавшие во вчерашней баталии, и, ожесточенно жестикулируя, пересказывали друг другу подробности спасения лайки. Веньку они засыпали градом вопросов:

— Дома тебя не били?

— А Мурзу оставить пахан разрешил?

— Какой такой пахан? — удивился Венька.

— Чудак, — осведомленно пояснил Петька Орлов. — Все-таки ты интеллигенция. В тюрьме пахан — это самый главный среди жуликов. Понял? А дома у тебя кто самый главный? Отец, потому что он деньги приносит. Вот и надо его паханом называть.

Рыжий Жорка, с уважением поглядев на соседа, покачал головой:

— А здорово ты в этого дылду одноглазого каменюкой запустил!..

— А что, ребята, мы его бы и сами одолели, если бы Дрон не подоспел, — шмыгнув носом, заявил Петька Орлов. А Олег Лукьянченко неожиданно спросил:

— Венька, а почему ты нам про своего дядю Павла никогда не расскажешь? Это правда, что у него два ордена. Красного Знамени было?

— Правда, ребята, — смущенно подтвердил Венька, — дядя Павел даже у самого Фрунзе служил, когда красные войска на Перекопе стояли.

Петька Орлов, что-то царапавший на земле железным прутиком, уставившись сонными глазами на Веньку, полюбопытствовал:

— А это правда, что тот гад Прокопенко, который твоего дядю Павла приказал убить, перед расстрелом на коленях ползал, пощады просил?

— Нет, — покачал головой Венька, — не так все было. Отец говорил, будто он слезинки не проронил, и все о том твердил, как Советскую власть ненавидит. Даже пена на губах вскипала. Плакал другой. Тот, что в дядю Павла стрелял. По земле ползал, за сапоги красноармейцев хватал. А Прокопенко — нет.

Венька вдруг задумался и всхлипнул. Убоявшись, что ребята его осудят, поспешно вытер слезы. Но ребята уважительно промолчали, один Жорка после долгой паузы сказал:

— Ну и гад же был этот Прокопенко! Откуда он только три ордена боевых взял? А врал про себя как! Я один раз с ребятами по городу за ним бегал, когда он рассказывал, будто сам Буденный ему серебряный наган подарил.

— Серебряных наганов не бывает, — возразил Петька Орлов.

— Ну, может, не серебряный, а с серебряной дощечкой, — согласился Смешливый. — Не в том дело. Главное, что он был подлый гад. Скажи, Венька, а дядя Павел часто к вам приезжал?

— Часто.

— А чего же ты нам его ни разу не показал?

— Отец запретил мне и Гришке об этом говорить на улице, — не поднимая головы, ответил Венька.

— Ребята, айда на речку, — позвал Жорка Смешливый, чтобы хоть как-нибудь завершить грустный разговор. Все дружно повскакали и сбежали с крутого бугра на железнодорожную насыпь, откуда до аксайской воды было рукой подать.

Желтыми песчаными языками врезались в речку два мыса, облепленные купальщиками. Один именовался «девчачкой», другой «ребячкой». Едва успели раздеться, как к ним подошел незнакомый мальчишка лет тринадцати с наколкой на правой руке. Зеленые нагловатые глаза почему то сразу задержались на Веньке:

— Ты… шкет, давай драться.

По законам окраины отказываться от вызова не полагалось, но, желая уберечь от поражения Веньку, Петька Орлов зло сказал:

— Совесть имей, он же на полголовы тебя ниже и на четыре года младше.