Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Девять лет.
— Тю! Я уже двенадцать, и то молчу.
Жоркин отец, такой же, как и он, огненно-рыжий, с мириадами веснушек на лбу, щеках и крепкой шее, действительно давно поджидал их у подтянутого к самой кромке берега зеленого баркаса, до того душисто пахнущего смолой, что голова могла закружиться. Коренастый и плечистый, он был облачен в брезентовую робу, на его ногах сидели ладно пригнанные высокие забродские сапоги с подвернутыми голенищами. Вопреки Жоркиным предсказаниям матом он не ругался, а встретил ребят весьма приветливо:
— Где ж это вы запропастились, негодники! Ждал вас, ждал, а теперь время вышло. Придется Жорке вас катать. Он у меня на бабайках крепко сидит, не утопит. А ты, парень, рулевым будешь, — кивнул он в сторону Гришатки.
Ребята расселись, и Жоркин отец столкнул баркас с берега. Вода глухо зашелестела за кормой. Плоскодонный баркас чуть-чуть качнулся, и Венька ощутил под ложечкой неприятный холодок.
— Ты не дрейфь, — сказал Жорка, не слишком глубоко погружая весла.
— Да я ничего, — покраснел Венька, — ты не подумай, что я трус. Я только плавать не умею.
— А я и не думаю, — миролюбиво согласился Жорка, — погляди, красотища-то какая оттого, что Аксай с Доном сливаются. Море целое!
Никогда еще в своей жизни не видал Венька такого приволья. И забыл он уже обо всем, отдавшись новым неожиданным впечатлениям: и об отце, рассерженном его безголосым пением, и о доме, и о бугре, где собиралась окраинная детвора. Чудный запах исходил от воды, плескавшейся за бортом. Конопатый Жорка изящно опускал и поднимал из воды весла, иногда с тем особым шиком, на который способны настоящие гребцы, и тогда становилось слышно, как лодка с шуршанием сечет речную гладь. Ветра не было, и река казалась умиротворенно спокойной. Голубое небо висело над крутизною новочеркасских балок и улиц, над семью куполами кафедрального золоченого собора. От железнодорожной станции в небо поднимались паровозные дымки. Напротив семафора Жорка развернул свой баркас, и тот медленно, словно нехотя, поплыл назад к краснокаменной спасательной вышке. Гришатка попросился на весла, и был доволен, что Жорка их ему уступил, но дело не пошло. У нового гребца весла зарывались глубоко в воду, поднимая целые тучи брызг. Лодка то и дело крутилась на одном месте, словно на якоре. В конце концов он добровольно ушел на корму, а Жорка вскорости ловко причалил к мосткам и закрепил лодку на цепь.
На берегу их ждал парень Жоркиного роста с густыми, плохо расчесанными волосами и нагловатым взглядом блеклых невыразительных глаз. Он смачно сплевывал себе под ноги и критически оценивал братьев. Обращаясь к одному Веньке, сказал:
— Я Петька Орлов. А ты?
Венька назвался. Гришатке парень был чуть повыше плеча, но, видимо, не желая ударить в грязь лицом, он хорохористо спросил:
— Вы на Аксайской в угловом доме живете, что ли?
— С Петькой не шутите, — шепнул Якушевым Смешливый, — они сюда с бана переехали. У него старший братан уже в тюряге отсидел. Финкой одного в драке пырнул.
— Это верно, — охотно подтвердил парнишка. — У нас, у Орловых, закон такой: если кто поперек, перышком распишем, и все тут. Мы и с тобой, Жорка, должны будем подраться, — неожиданно обратился он к Смешливому, а то вся Аксайская и низовые проходу не дают, все допытываются, кто сильней. Низовые говорят, что я, аксайские — что ты. Дрон и тот посмеивается. Говорит, какой же ты орел, если рыжего Каешу побить не можешь.
Жорка откинул назад прилипший к вспотевшему лбу медный вихор и упрямо сказал:
— А я не хочу сейчас с тобой драться.
— Это почему же? — опешил Петька Орлов.
— А потому, что злости на тебя взаправдашней пока не имею.
— Tю! — удивился Петька, шмыгнув носом, под которым в любое время года всегда висела капля, и зашагал к себе домой. Венька, чтобы хоть как-нибудь развеять плохое настроение Смешливого, ободряюще промолвил:
— А ты, Каеш, не унывай… ты его обязательно собьешь. Это он от фасона только задирается, а на самом деле тощий, как скелет.
— Ты думаешь? — воскликнул ободренный Жорка. — Вот и я так считаю. Придет время, он еще увидит.
— Да чего там увидит? Ты его одним ударом одолеешь.
На следующий день, получив от матери разрешение гулять на бугре, Венька позвал Олега, который после разбитого носа стал его верным вассалом, и предложил отправиться на реку. Едва успели сойти с бугра по крутому Барочному спуску, навстречу Петька Орлов босиком, в трусах и красной выцветшей футболке.
— Ты иди, — повелительно приказал он Олегу. — Домой возвращайся, суслик, иначе бабка за то, что ушел на речку без спроса, скалкой отколотит. А ты, профессор кислых щей, останься. Не бойся, бить тебя не буду. Отойдем в сторону, есть разговор.
Петька привел Веньку опять на бугор, для острастки встряхнул за воротник. Венька чуть побледнел, но вида, что испугался, не подал.
— Отпусти, — сказал он, хмуро набычившись.
— А то что? — полюбопытствовал Петька.
— Ничего, — буркнул Венька, и Орлов его действительно отпустил.
— Ладно, козявка, — проговорил он снисходительно. — Ты лучше вот что мне скажи. Только честно, как в школе учителке на уроке отвечаешь.
— А я еще в школу не хожу.
— Такой бугай и не ходишь? Ну да ладно. Ты вчера при нашем разговоре с рыжим Каешей присутствовал. Как думаешь, кто из нас кого собьет?
Зеленые наглые Петькины глаза бесцеремонно вонзились в Веньку, и тот понял, что будет незамедлительно поколочен, если назовет победителем Смешливого. И тогда, вероятно, первый раз в своей жизни, он решил сдипломатпичать, насколько ему могли позволить возможности дошкольника.
— Постой, не бей. Я тебе правду скажу, — зачастил Венька. — Ты ведь сам говорил, что у тебя все братья с финками ходят. А Жорка Смешливый, он что! Рыжий, да и только. Ясное дело, твоя возьмет.
— Ну, тогда иди куда хочешь, — уже добрее сказал Орлов, и Венька с поникшей головой зашагал домой. Внутри у него проснулось страшное недовольство самим собой. «Как же так, — казнил себя Венька. — Он же меня и Гришатку на баркасе столько катал, а я!»
Дома ужасно невкусными показались горячие котлеты, которые мать только-только сняла со сковороды. Они буквально становились колом в горле. Едва лишь он успел покончить со второй, со двора пришла мать, кратко сказала:
— Сынок, там тебя двое дожидаются. Этот рыжий, что всегда с тобой, и еще какой-то. Просят на улицу выйти. Если покушал, можешь идти, я не возражаю. Погода хорошая стоит.
Ничего не подозревая, обрадованный Венька через дворовую калитку выбежал из дома. Тяжелый железный засов на дверях парадного открывался обычно лишь для отца, когда тот возвращался со службы. Все остальные ходили через калитку. Венька огляделся. Под углом их дома на корточках сидели Жорка Смешливый и Петька Орлов. При его приближении они оба вскочили, будто подброшенные одной пружиной.
— А-а, это ты, — врастяжку произнес Петька и, шмыгнув носом, кивнул на бугор. — Пойдем-ка туда, голубок.
Они, словно конвоиры, стали по обе стороны от Веньки. Жорка слева, Орлов справа, и это насторожило его. Ощутив неприятный холодок, Венька спросил:
— На речку пойдем?
— Подожди, не до речки, — отрезал Петька, — с тобой сначала по душам надо поговорить будет.
На самой вершине бугра лежал желтый ноздреватый камень-ракушечник.
— Садись, — предложил Орлов, — мы тебя сейчас будем судить.
— Судить? — охнул Венька. — Да за что же? Разве я бакалейку ограбил или кого раздел?
— Нет, ты подожди, шкет, — сурово оборвал его Петька. — Мы тебя действительно будем судить по законам нашей окраины. А за что, сейчас узнаешь. Жорка, скажи ему.
Смешливый, потоптавшись на уже затвердевшей от солнца земле, неохотно произнес:
— Ты, Венька, вел себя совсем как двуличный человек. А теперь отвечай на мой вопрос: говорил ты мне или не говорил, что я собью Петьку Орлова?
— Говорил, — опустив голову, протянул Венька, ощущая, что щеки его начинают пылать.
— А ведь Петьке Орлову ты говорил совсем другое. Что он меня собьет, а но я его.
Венька молчал. Шершавый камень-ракушечник впивался ему в икры, не защищенные коротенькими штанишками. Теперь он понял, зачем ребята, потащили его на бугор, даже не побоявшись обратиться для этого к матери. Он долго молчал, пока Орлов не ткнул его ногой в тощую ягодицу.
— Отвечай, ты говорил это или нет? Чего молчишь?! Не строй из себя покойника. Было это или не было?
— Было, — подтвердил наконец Венька.
— Так, — мрачно заключил Петька и провел рукавом футболки по своему носу, под которым назревала предательская капля. — А теперь к делу. Суд в составе рыжего Жорки, по прозвищу Каеша, и Петьки Орлова, меня то есть, вынес решение: приговорить двуличного Веньку к двум затрещинам. Палач Жорка Смешливый, исполняй.
- Ермак. Покоритель Сибири - Руслан Григорьевич Скрынников - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- В черных песках - Морис Симашко - Историческая проза
- Год испытаний - Джеральдина Брукс - Историческая проза
- Красная площадь - Евгений Иванович Рябчиков - Прочая документальная литература / Историческая проза
- Наполеон: Жизнь после смерти - Эдвард Радзинский - Историческая проза