остался.
– Приметный след, – сказал я, мучительно стараясь вспомнить, где и когда видел похожий шрам. Только сейчас поднял глаза и, весь напрягшись в ожидании ответа, спросил у мужчины его фамилию.
Он почувствовал что-то неладное и ответил не сразу:
– Веретилин.
– А по имени-отчеству?
– Борис Викторович.
– Все правильно, – сорвалось у меня с языка. – Вы не скажете, при каких обстоятельствах у вас остался на руке верхний шрам?
– Это очень давно было, еще до детского дома. Так что не помню.
– Вы были в детском доме? До какого возраста?
– До двенадцати лет.
– А потом что случилось?
– Меня нашли родители.
– Родители? – изумился я. – Они живы?
– Мама погибла три года назад. Несчастный случай.
– Что?! – опять вырвалось у меня помимо моей воли. – Простите. А где ваш отец проживает?
– В Костроме. После ранения попал туда в госпиталь, да так и остался на всю жизнь.
Поручив медсестре наложить повязку, я подошел к окну. Видел, как Веретилин обменялся с медсестрой растерянным взглядом.
– Я хочу попросить вас об одной услуге, – обратился я к нему, когда медсестра сделала все необходимое.
– Да, пожалуйста, – торопливо сказал он, ожидая, чем я закончу этот непонятный для него разговор.
– Сегодня вечером, часов в семь, зайдите ко мне домой.
– К вам? Зачем?
– Поверьте, я не стал бы тревожить вас, но эти совпадения… Они просто обязывают меня побеседовать с вами.
Веретилин в недоумении повел головой.
– Странный у нас разговор получается.
– Вот мой адрес. – Я написал на листке, вырванном из календаря, улицу, номер дома и квартиры. – Вы придете?
Механически взяв листок с адресом, Веретилин посмотрел мне в лицо и сказал, видимо, убедившись, что я взволнован не на шутку:
– Так и быть, приду, – и вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь.
– Вы встречали этого человека раньше? – спросила меня медсестра, не меньше Веретилина удивленная этим разговором.
– Не знаю… Ничего не могу понять… Все перемешалось, – ответил я, почувствовав такую усталость, что с большим трудом добрался до дома.
Открыв дверь и только взглянув на меня, жена сразу поняла, что я чем-то взволнован, а такое со мной случалось нечасто. Понимая, что по пустякам я беспокоиться не стану, а о важном рано или поздно расскажу сам, она ничего не стала расспрашивать, а подала на стол и уселась напротив.
– Сегодня к нам зайдет один человек, – сказал я после обеда, за время которого так и не проронил ни слова. – Сейчас ничего не буду тебе говорить, вечером ты все поймешь сама.
– Что-нибудь приготовить на стол?
– Пожалуй, графинчик водки не помешает. Ну, и все остальное… И еще. Не оставляй нас вдвоем, с тобой мне будет легче. Я хочу, чтобы ты узнала всю эту историю. Никогда тебе не рассказывал ее, так уж получилось. Да и необходимости не было.
– Хорошо, я буду рядом. А сейчас полежи, выглядишь ты ужасно.
– Ты права, надо немного отдохнуть.
Я лег на кушетку, закрыл глаза, но встреча в кабинете не выходила из головы. Неужели простое совпадение? – в который раз спрашивал я себя. Прислушался: жена хлопотала на кухне.
С Таней я познакомился в больнице – ее назначили ко мне хирургической сестрой. Как она потом призналась, я показался ей, молоденькой девушке, недавно закончившей медицинское училище, очень старым и требовательным. А когда узнала, что в свои сорок лет я так и остался холостяком, то и вовсе представила меня романтической, загадочной личностью, несколько раз во время операций вместо скальпеля протягивала зажим.
Советовали мне выгнать нерадивую медсестру. Я бы так и сделал, да одно удерживало: никто лучше ее не умел успокаивать больных перед операцией. «И где только эта простушка такие ласковые слова выискивает? – думал я в эти минуты. – Ведь хорошая медсестра могла бы из нее получиться, доброе слово иной раз бывает полезней самого сильного лекарства. Что с ней на операциях происходит – непонятно».
Как-то я высказал эти мысли главврачу – старику наблюдательному, желчному. Тот и раскрыл мне глаза:
– Вроде бы и не глупый ты мужик, Бердников, а с женщинами профан профаном, недаром до сих пор в холостяках ходишь. Девка влюбилась в тебя по уши, голову потеряла, а ты гадаешь, почему она на операциях такой непонятливой становится. А Таня, хоть и не семи пядей во лбу, но медсестра прирожденная, я за ней давно наблюдаю. Женись – одним выстрелом двух зайцев убьешь: дома – заботливая и любящая жена, на работе – медсестра отличная…
Посмеялся я на его слова, но невольно стал поглядывать на Таню уже иначе, чем раньше. И окончательно вывел ее из душевного равновесия. В конце концов поймал себя на том, что и сам начинаю теряться в ее присутствии. Долго так продолжаться не могло.
Как-то вечером вдвоем возвращались из больницы после срочной операции – в дорожной аварии крепко изувечился шофер, была опасность, что не выживет, но мне удалось его спасти.
Вообще-то я человек сдержанный, немногословный, но после удачной операции оттаял, разговорился. Дорога в общежитие, где жила Таня, проходила мимо моей квартиры, я пригласил девушку погреться. И что тут на меня нашло – сам потом понять не мог. Посмотрел, как Таня быстренько навела порядок в моей холостяцкой квартире, выпил несколько кружек заваренного ею крепкого чая и предложил напрямик, без выкрутасов:
– Если нравлюсь – оставайся, если нет – провожу, считай, разговора не было…
Таня тут же собралась уходить, дошла до дверей, всхлипнула… и осталась. А утром мы на пару сходили в общежитие и забрали ее вещи. Так Таня стала моей женой, о чем, оказывается, давно мечтала.
Старый главврач был прав: за долгие годы супружеской жизни я ни разу не раскаялся в том, что женился на Тане. А она, хоть и «не семи пядей во лбу», чутким женским сердцем поняла сразу: требовать пылкой любви от сорокалетнего мужчины – бесполезно и глупо, наверняка до женитьбы на ней я хоть раз, но любил по-настоящему. Однако она никогда не расспрашивала меня о прошлом, за что я благодарен ей. Нет хуже, чем ворошить былое, когда оно вызывает горькие воспоминания. Наверное, если бы не встреча с Веретилиным, я так никогда и не поделился бы с Таней своими воспоминаниями…
Гость пришел ровно в семь, я сам открыл ему дверь, проводил в комнату. На столе в окружении закусок уже стоял пузатый графинчик с водкой. Веретилин смущался в чужой квартире, и я подумал, что графинчик придется кстати. Усадил гостя за стол и разлил водку по рюмкам. «За знакомство», чтобы гость почувствовал себя свободней, рюмочку с наперсток выпила