Он висел на дереве.
А ветер совсем стих.
Несколько часов спустя перед глазами у него начали спорадически вспыхивать яркие алые и золотистые пятна, похожие на цветы, которые переливались и пульсировали, и жили собственной жизнью.
Боль в руках и ногах, постепенно разрастаясь, сделалась непереносимой. Если он расслаблялся и давал телу возможность осесть вперед и безвольно повиснуть на веревках, веревка на горле натягивалась, и мир начинал подрагивать и расплываться у него перед глазами. И тогда ему приходилось опять прижиматься к стволу. Он чувствовал, как напрягается у него в груди сердце, выбивая отчаянную аритмичную дробь, которая продолжает гнать по телу кровь…
Перед глазами у него начали кристаллизоваться и взрываться изумруды, сапфиры и рубины. Дыхание превратилось в череду неглубоких полувздохов-полувсхлипов. Кора дерева царапала спину. Вечерняя прохлада дрожью пробегала по голой коже, разбрасывая по ней густые россыпи мурашек.
Все просто, сказал у него в голове чей-то голос. Но есть один секрет. Ты либо сдохнешь, либо нет.
Мысль эта отчего-то очень ему понравилась, и он начал повторять ее про себя снова и снова, не то как мантру, не то как детскую считалку, стараясь приспособить ее ритм к биению собственного сердца.
Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.
Шло время. Одна и та же строка повторялась снова и снова. Он слышал ее. Кто-то все время повторял эти слова вслух, и останавливался только тогда, когда рот у Тени пересыхал окончательно, когда язык превращался в шершавый кусок кожи и начинал царапать небо. Он оттолкнулся ногами от дерева, вперед и вверх, пытаясь перераспределить вес тела так, чтобы легкие хоть как-то можно было наполнять воздухом.
Он дышал и дышал, пока сил держаться не осталось совсем, и тогда он упал обратно, отдавшись на волю пут, и снова повис на дереве.
Когда где-то рядом началась возбужденная болтовня — насмешливая, шумная и злая, — он старательно закрыл рот, подозревая, что все эти звуки производит он сам; но болтовня не унималась. Значит, это мир смеется надо мной, подумал Тень. Голова его скатилась и упала на бок. Рядом по стволу дерева пробежало какое-то живое существо и остановилось прямо возле головы. А потом крикнуло ему в самое ухо, громко, одно-единственное слово, которое звучало как «рататоск». Тень попытался повторить это слово, но язык прилип к небу. Он медленно повернул голову и увидел перед собой серовато-бурую мордочку и заостренные ушки белки.
При близком рассмотрении, подумал он, белки — зверушки совсем иного свойства, чем на расстоянии. Существо было опасным и похожим на крысу, и ничего очаровательного и умильного в нем не наблюдалось. И зубы на вид были слишком острыми. Он искренне понадеялся, что она не воспримет его ни как угрозу, ни как источник пищи. Белки вроде не должны иметь хищных наклонностей… но с другой стороны, за последнее время такое количество вещей на поверку оказалось не такими, как он думал раньше…
Он заснул.
Следующие несколько часов боль несколько раз его будила, вытягивала из муторного сна, в котором мертвые дети с глазами, похожими на сухие распухшие жемчужины, приходили и пеняли на то, что он их предал. По лицу у него пробежал паук, и он проснулся: потряс головой, паука не то спугнул, не то сбросил и вернулся обратно в сон — теперь, верхом на гигантской мыши, к нему подъехал пузатый человек с головой слона и одним сломанным бивнем. Человек-слон обвил тело Тени хоботом и сказал: «Если бы ты разбудил меня раньше, чем начал это свое путешествие, многих твоих бед можно было бы избежать». Затем слон взял в руки мышь, которая каким-то образом, Тень не успел заметить, каким именно, сделалась маленькой, не перестав при этом быть огромной, и принялся перебрасывать ее из руки в руку, загибая пальцы, когда она сама скакала из ладони в ладонь, и Тень ничуть не удивился, когда в конце концов этот бог с головой слона внезапно показал ему все четыре свои руки с раскрытыми ладонями, и мыши там не было. Он по очереди пропускал волну по каждой из рук, неуловимым гладким движением, и смотрел на Тень; что было при этом написано у него на лице, понять было невозможно.
— В хоботе она, — сказал Тень слоноголовому. Он успел углядеть, как в последний момент именно там мелькнул ее хвостик.
Человек-слон кивнул тяжелой головой и сказал: «Да. В хоботе. Ты многие вещи забудешь. От многих откажешься. Многие потеряешь. Но этого не теряй», — и тут начался дождь, и Тень вывалился, мокрый и дрожащий, из глубочайшего сна в состояние полной осмысленности. Дрожь усилилась настолько, что Тень испугался: он и не думал, что человек способен так дрожать, серией конвульсивных волн, набегающих одна на другую. Он пытался заставить себя остановиться, но ничего не получалось, зубы стучали, руки и ноги ходили ходуном и бились в истерике — сами, вне всякого контроля с его стороны. И еще была боль, настоящая, глубокая, будто ножом режут, которая покрыла все его тело крохотными невидимыми ранами, интимными и непереносимыми.
Он открыл рот, чтобы поймать падающую с неба дождевую воду: она уже успела смочить его запекшиеся и растрескавшиеся губы и сухой язык и пропитать веревки, которыми он был привязан. Вспыхнула молния, настолько яркая, что он ощутил эту вспышку как удар по глазам — и претворила мир в четкую черно-белую панораму, которая еще долго висела у него перед глазами после того, как молния погасла. А после молнии — гром, резкий щелчок, потом удар и раскат, и пока гром рокотал по закраинам неба, дождь пошел в два раза пуще. Ночь и дождь каким-то образом свели дрожь на нет; лезвия маленьких ножей тоже ушли из тела. Ему больше не было холодно, вернее, теперь он вообще не чувствовал ничего, кроме холода, но только холод сделался неотъемлемой частью его самого.
Тень висел на дереве, а молнии полосовали и расчерчивали небо, и гром постепенно превратился в сплошной слитный гул, в котором выделялись только отдельные мощные удары и раскаты, будто где-то вдалеке рвались авиабомбы. Ветер что есть сил трепал тело Тени, пытаясь сорвать его с дерева, молотил его об ствол и полосовал нещадно; и Тень понял, что настоящая буря началась только теперь.
И тогда откуда-то из самой глубины в нем поднялось странное чувство радости, и он начал хохотать, пока дождь поливал его нагое тело, а молнии сверкали, и гром гремел так оглушительно, что он почти не слышал собственного хохота. Он ликовал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});