– Что касается меня, – промямлил Пейроль, – то у вашего высочества нет повода…
– Это верно, ты со мной в одной упряжке уже долгий срок, но вот другие… Тебе хотя бы известно, какие знатные имена носят эти молодые люди? Право же, из них можно соорудить крепкий щит. Навай, к примеру, герцогских кровей, Монтобер принадлежит к фамилии Моле де Шамплатре, (это древняя дворянская ветвь, голос которой звучит мощно, как колокол Нотр Дама), Шуази – родственник Мортемаров, Носе – Лозенов, Жирон связан с Челламаре, маркиз де Шаверни – с принцем де Субиз…
– Ох, уж этот маркиз… – не сдержался Пейроль.
– Этот маркиз будет мне служить ничуть не меньше, чем все остальные. Просто для его укрощения придется больше затратить сил. Ну а если не удастся… – взгляд Гонзаго сделался ледяным, – тем хуже для него. Однако, продолжим наш список. Таранну благоволит и помогает сам мсье Лоу. Ориоль, этот шут гороховый, – племянник государственного секретаря Лебланка. Альбрет называет своим кузеном мсье де Флери. Даже немецкий прохиндей барон фон Батц имеет при дворе связи. Его хорошо знает мать регента принцесса Палатинская. Так что в моей когорте нет ни одного случайного человека, как видишь. Через Вомениля я имею выход на герцогиню Беррийскую, при посредничестве замухрышки Савёза хочу в случае нужды склонить на свою сторону аббатису Шельскую. Конечно, я не настолько наивен, чтобы не понимать, что при первом удобном случае они меня продадут с потрохами не за понюшку табаку. Ну и черт с ними! Сейчас меня это не волнует. Важно лишь то, что со вчерашнего вечера они все в моих руках, а с завтрашнего утра будут у меня под ногами.
Он сбросил одеяло и приказал:
– Подай туфли!
Пейроль немедленно стал на колени и заботливо обул своего хозяина, после чего помог одеться. Да, уж это был поистине слуга на все случаи.
– Я это тебе говорю, дорогой мой Пейроль, потому что ты тоже мой друг.
– О, ваше сиятельство, неужели вы ставите меня с ними в один ряд?
– Вовсе нет. Среди них не найдется ни одного, кто этого бы заслужил, – произнес принц с горькой улыбкой. – Просто ты уже настолько со мной повязан, что тебе я могу говорить все начистоту, ничего не утаивая, как исповеднику. Кстати, всякому человеку иногда необходимо перед кем-то исповедаться. Итак, я сказал, что их руки и ноги уже скованы цепями. Теперь остается лишь накинуть веревку на шею и покрепче затянуть петлю. Нельзя терять времени. Сейчас ты все поймешь. Да будет тебе известно, что этой ночью нас предали.
– Предали? – в ужасе воскликнул Пейроль. – Кто?
– Ориоль и Монтобер. А Жанри их покрыл.
– Но это невозможно!
– Пока петля их не удавила, возможно все.
– Что же вашей светлости стало известно?
– Ничего, кроме того, что наши два прохвоста не до конца исполнили свою задачу.
– Но полчаса назад Жанри меня заверял, что тело было отнесено до моста Марион.
– Жанри соврал. Я ничего не знаю наверняка, однако чувствую, что придется распрощаться с надеждой избавиться от этого демона во плоти по имени Лагардер.
– Простите мою бестолковость, монсиньор, я все-таки никак не пойму, откуда возникли ваши сомнения?
Гонзаго вытащил из-под подушки свернутый трубочкой листок и не спеша его развернул.
– Не знаю, кому пришло в голову таким манером надо мной поюродствовать, – процедил он, – но подобные шутки с принцем де Гонзаго не останутся безнаказными. Можешь в этом не сомневаться, Пейроль.
Тот терпеливо ждал дальнейших разъяснений.
– Как бы то ни было, – продолжал Гонзаго, – рука у этого Жанри крепка, и мы с тобой собственными ушами слышали предсмертный крик…
– Что там написано? – вне себя от любопытства простонал Пейроль.
Гонзаго протянул листок управляющему, и тот быстро пробежал его глазами. Там значилось:
«Капитан Лоррен – Неаполь,
Штаупитц – Нюрнберг,
Пинто – Турин,
Эль Матадор – Глазго,
Жоёль де Жюган – Марле,
Фаёнца – Париж,
Сальдань – там же,
Пейроль – …
Филипп Мантуанский, принц де Гонзаго – …»
Два последних имени были написаны то ли красным чернилом, то ли кровью. Против них не стояло названия города, поскольку мститель еще не знал, в каком месте он их настигнет с возмездием. Семь имен от начала были написаны обычным чернилом, но поверх их перечеркивал красный крест. Гонзаго и Пейроль не могли не догадаться, что означает эта пометка. Листок задрожал в руке Пейроля, и сам он затрясся как лист на ветру.
– Когда вы это получили? – пробормотал он.
– Сегодня рано утром. Но уже после того, как в ворота впустили эту шантрапу.
– А как листок к вам попал? – спросил Пейроль.
Гонзаго указал на окно, расположенное как раз напротив его кровати. Стекло одной из створок было разбито. Пейроль все понял и посмотрел на ковер, где среди осколков стекла, вскоре заметил камень.
– От этого я и проснулся, – разъяснял дальше Гонзаго. – Прочитав сие недвусмысленное послание, я, как ты сам понимаешь, сделал вывод, что Лагардер, скорее всего, спасся.
Пейроль потупил взор.
– Если это не…, – продолжал Гонзаго, – если это не выходка какого-нибудь его сообщника, который, предположим, еще не знает о его смерти.
– Хорошо, если бы так, – пробормотал Пейроль.
– После того, как камень влетел в комнату, я сразу же вызвал Ориоля и Монтобера, сделал вид будто ничего не знаю, был с ними весел, шутил, даже подсмеивался, дескать мол, не обязательно было тащить труп так далеко, и они тут же сознались, что тело в реку не сбросили, а оставили на куче мусора на улице Пьера Леско.
Пейроль в негодовании саданул себя кулаками по коленям:
– Вот ублюдки! Да ведь большего было и не надо. Раненный мог придти в себя.
– Так или иначе, скоро все станет ясным, – сказал Гонзаго, – именно с этим заданием я только что отправил Кокардаса и Паспуаля.
– Не пойму, ваша светлость, почему вы с такой настойчивой неосмотрительностью доверяете этим двум ренегатам?
– Я не доверяю никому, друг мой Пейроль, даже тебе. Если бы можно было все исполнять самому, я бы так и поступал. Прошлой ночью они хватили лишнего, понимают, что провинились, и это важный довод в пользу того, что сейчас отнесутся к делу с должным рвением. Я их отправил с двумя поручениями. Первое: отыскать двоих разбойников, охранявших в прошлую ночь юную претендентку на имя Авроры де Невер.
Произнеся имя, Гонзаго не смог удержать иронической улыбки. Пейроль был серьезен и мрачен, как служащий ритуальной конторы.
– И второе: – продолжал Гонзаго, – расшибиться в лепешку, но точно установить, удалось ли нашей темной лошадке в очередной раз сбежать из стойла.
Гонзаго позвонил лакею и, когда тот вошел, приказал: