Гонзаго вынул шпагу и приставив ее, как указку, к плечу Лагардера, объявил:
– Этот человек – убийца!
Шум голосов нарастал, – больше других неистовствовали приспешники де Гонзаго.
– Убийца! Убийца! – повторил они и даже делали движения, будто порываются броситься на Лагардера.
Внезапно тот разразился каким-то сатанинским смехом, затем резкими движением предплечья отбросил от своего лица острие клинка Гонзаго и, ухватив его за правую руку, стиснул ему кисть, как несколько часов назад в шатре. Шпага выпала. Лагардер подвел, точнее подтащил принца к столу и показал регенту шрам на его руке.
– Вот она, метка! Этот удар нанес я! – выкрикнул Анри.
Регент помрачнел. Присутствовавшие затаили дыхание.
– Похоже, Гонзаго допрыгался! – прошептал Шаверни.
Но не тут-то было. Принц обнаружил невероятную по своей дерзости изворотливость.
– Ваше высочество, – не моргнув глазом, едва ли не с радостью воскликнул он. – Вот уже восемнадцать лет я дожидаюсь этой минуты. Филипп, наш брат, скоро будет отомщен. С человеком, теперь перед вами, я дрался, защищая от него жизнь де Невера. Именно тогда он ранил меня и убил Невера!
Лагардер разжал свою руку, и она бессильно повисла. Чудовищная ложь Гонзаго на время лишила его способности мыслить. Между тем крик в зале усилился:
– Убийца Невера!
– Убийца Невера!
– Наконец-то его нашли!
А Навай, Носе, Шуази и остальные прибавляли: – Этот шельмец горбун все предсказал верно!
Принцесса от ужаса закрыла лицо веером. Но вскоре веер выпал. Она сидела, откинувшись на спинку стула, неудобно склонив голову; глаза ее были закрыты. Она потеряла сознание, в суматохе никто этого не заметил. Стражники во главе с Бонниве по знаку регента стали окружать Лагардера.
– Ложь! – прорычал тот, напоминая раненого льва. – Гнусная ложь!
В этот момент Бонниве попыталась ухватить его сзади так же, как некоторое время назад проделал в саду. Тогда Лагардер не сопротивлялся; но сейчас, мгновенно извернувшись, он схватил Бонниве одной рукой за пояс, другой подмышку, приподнял его над полом и отшвырнул с такой силой, что тот, пронесшись неуклюжим снарядом через ползалы, вылетел сквозь отворенную дверь в комнаты секретарь лакеев, где и растянулся с грохотом на паркете. При этом у стоявшего у порога Пейроля с головы исчезла шляпа.
– Руки прочь! – громовым раскатом заорал Лагардер. – Убью любого, кто ко мне прикоснется! – затем, повернувшись к Филиппу Орлеанскому, прохрипел немного потише:
– Монсиньор, у меня есть охранная грамота от вашего королевского высочества.
С этими словами он извлек из-за пазухи и развернул листок с гербовой печатью.
– Здесь сказано: – продолжал он, – «Лагардер наделяется правом в течение сорока восьми часов с момента получения документа свободно перемещаться на территории королевства, а также по собственному усмотрению, в случае необходимости, беспрепятственно покидать его пределы…» Подписано вашей рукой, ваше высочество.
– Вот это новость! – сорвалось с языка у Гонзаго.
– Поскольку в данном случае мы имеем дело с обманом…, – начали было господа де Трем и де Машо, но регент их прервал:
– Вы хотите дать пищу для злопыхателей, которые и без того жужжат на каждом углу, что Филипп Орлеанский, де, не хозяин своим словами? Есть документ, есть подпись. В течение сорока восьми часов этот человек неприкосновенен. По истечении срока его следует задержать и предать правосудию.
Лагардер не двигался.
– Вы все поняли, сударь? В вашем распоряжении сорок восемь часов. За это время вы можете покинуть королевство. Ступайте же!
Несколько секунд Лагардер как будто находился в оцепенении, затем, глядя куда-то в сторону, принялся неторопливо рвать на клочки свой охранный документ. Покончив с этим, он бросил кусочки бумаги в ноги регенту и сказал:
– Вы меня плохо знаете, ваше высочество. Я возвращаю вам ваше обязательство. Из предоставленной мне вашей милостью сорокавосьмичасовой свободы, прошу вас лишь сутки. Этого времени мне хватит, чтобы, приведя неопровержимые доказательства, разоблачить убийцу и восстановить попранную справедливость. Хватит унижения! Я поднимаю голову и клянусь своей честью, вы слышите, господа, честью, ни в чем не уступающей вашей, что не позднее как через сутки от настоящего момента госпожа де Гонзаго вновь обретет свою дочь, а Филипп де Невер будет отмщен! В противном случае я предстану перед законом и смирюсь с любым вердиктом, который будет угодно вынести на мой счет вашим королевским высочеством совместно с возглавляемым вами правосудием.
С этими словами Лагардер поклонился регенту и, аккуратно раздвигая локтями стоявших на пути гвардейцев:
– Дорогу, господа, я намерен воспользоваться моим правом, – направился к выходу.
Гонзаго в зале уже не было, – он успел незаметно ее покинуть несколько минут раньше.
– Пропустите, господа, пропустите! – повторил Филипп Орлеанский. – А вы, сударь, завтра не позднее этого часа предстанете со всеми вашими доказательствами перед судом, и справедливость, во имя Всевышнего, будет восстановлена!
Люди Гонзаго устремились к выходу. Их роль в этом месте завершилась.
– Доктора, немедленно сюда! – встревожено вдруг потребовал регент и позвонил в колокольчик. Он наконец заметил неестественную позу мадам де Гонзаго. – Освободите подоконник, господа, и откройте фрамугу! Здесь душно. Принцессе плохо.
Кардинал де Бисси и Войе д'Аржансон открыли окно. Филипп Орлеанский, смочив платок водой, прикоснулся к вискам принцессы. Вскоре из секретарской послышались торопливые шаги, и в кабинет, отдуваясь, вбежал королевский доктор де Свань. Он заслуженно пользовался репутацией лучшего эскулапа королевства. де Свань на ходу раскрыл саквояж аптечку, от чего по залу разлился запах ландыша, красавки, спирта, нашатыря и еще чего-то такого, от чего здоровому человеку делалось дурно, а больному – лучше. Первым делом он поставил на стол заседаний стеклянную банку, на дне которой копошились жирные пиявки. По счастью, помощь доктора уже не понадобилась. Принцесса очнулась, однако была бледна и поминутно вздрагивала. Пощупав у нее пульс и заглянув в глаза, де Свань сказал, что тревожных симптомов нет, – зрачки в порядке. На лицо переутомление, и госпоже де Гонзаго желательно поскорее лечь в постель. По приказу регента двое гвардейцев прямо в залу внесли портшез и, усадив в него гостью, отправились во дворец де Гонзаго. Вслед за носилками из-залы удалился и доктор.
– Да. Очень странное дело, господа! – произнес регент, задумчиво разглядывая по рассеянности оставленных де Сванем пиявок.