ждут. Они все понимают.
— Что — все?
— То, чего ты не понимаешь.
— Ох и глупый же ты…
Пауза.
— Слушай, а зачем ты тогда подошла?
— Когда? Во вторник?
— Да.
— Просто так…
— И действительно считала, что не надо оправдываться?
— Не знаю, может, и думала. А потом рассердилась на тебя.
— Почему?
— Почему, почему… Сам догадайся.
— Не могу. Я поглупел. Ну вот совсем поглупел. И вообще, давай сядем на эту скамейку.
— Она мокрая.
— Ну и ладно. Мы все равно на нее сядем. Сядем, и я тебе расскажу об одном товарище.
— Опять о Левке или Сергее своем? — (Господи, опять о смысле жизни?)
— Нет, не о Левке. О другом. Ты его не знаешь. Так себе, рядовой товарищ. Жил-был, потом воевал, потом попал в госпиталь. Вот здесь вот этот госпиталь был, на горе. Потом познакомился он с одной девушкой. А девушка была глупенькая, ничего не понимала. Потом они поссорились…
— По его вине…
— А ты ее разве знаешь?
— Встречала…
— Тогда ты должна знать, чем у них все кончилось.
— А разве кончилось?..
Но на этом поставим точку. Хватит. На вокзальных часах уже четверть пятого. И на востоке уже стало светать — видны трубы, антенны. И вообще, ничего умного эти товарищи сегодня уже не скажут. Не будем их винить за это…
1955
Маленькая печальная повесть
1
— Нет, ребята, Канада, конечно, не ахти что, но все же…
Ашот не закончил фразы, просто сделал знак рукой, означавший, что Канада как-никак капиталистическая страна, в которой, кроме сверхприбылей и безработных, есть круглосуточные продуктовые магазины, свободная любовь, демократические выборы, ну и, что ни говори, Клондайк — нельзя о нем забывать, — река Святого Лаврентия и трапперы, авось еще сохранились.
Его поняли, но не согласились. Предпочтение отдавалось Европе, и конечно Парижу.
— Ну что вы со своим Парижем! Подавай им Париж. Париж — это завершение. А Канада — разминка. Проба сил. Проверка на прочность. С такой Канады и надо начинать.
Было уже три часа ночи, вещи не собраны, а самолет в восемь утра, то есть в шесть надо уже быть в театре. И не очень пьяным.
— Отставить, Саша, сухой чай — ерунда, попробуй мою травку тибетскую или бурят-монгольскую, черт его знает, отбивает начисто.
Сашка пососал травку.
— А ну дыхни.
Дыхнул.
— Сказка. Чистый ландыш…
Заговорили о Тибете. Роман когда-то был с гастролями в тех краях, откуда ее, травку, и знаменитое мумие привез. У бывших лам достал.
Пить начали сразу после спектакля, он кончился рано, до одиннадцати. Ашот заранее запасся водкой, пивом, мать приготовила винегрет, где-то достали экспортные сардинки. Пили у Романа — с женой он разошелся, жил холостяком.
Ашот был пьянее остальных, потому и болтливее. Впрочем, пьяным никто не был, просто в приподнятом настроении, — Сашку впервые включили в заграничную поездку.
— Хватит о Тибете, бог с ней, с крышей мира. — Ашот перебил склонного к экзотическим подробностям Романа и разлил остатки водки. — Посошок! Потом опять пососешь. Так вот, главное, не заводись. Не увлекайся вином и женщинами. Не потому, что шпионки…
— Ох, Аркадий, не говори красиво. Сами все знаем. — Сашка поднял свой стакан: — Пошли. За дружбу! Народов и развивающихся стран!
— Бхай-бхай!
Выпили. Доели винегрет. Сашка опять принялся разминать свои икры. Было жарко, и все сидели в трусах.
— Да что ты все их массируешь, — не утерпел Ашот и тут же кольнул: — Длиннее не станут.
— У Нижинского тоже были короткие ноги, — парировал за Сашку Роман, он знал все обо всех. — Кстати, знаете, как он объяснял, почему у него такой феноменальный прыжок? Очень просто, говорит, подпрыгиваю и на минуту задерживаюсь в воздухе, вот и все…
— Ладно, — перебил Сашка, — надо двигать. Натягиваем портки.
Стали одеваться.
— Вам сколько валюты дали? — спросил Роман.
— Нисколько. На месте, сказали, дадут. Гроши, о чем говорить.
— Забери сардины, пригодятся.
— И заберу. — Сашка сунул две плоскенькие нераскупоренные коробочки в карман. — Сволочье! — Это относилось уже к власти.
Его поддержали, каждый добавил свой эпитет в адрес любимой.
— А Анриетт я все же позвоню, хочешь ты или не хочешь, — сказал Ашот. — Лишние башли никогда не помешают. На каком аэродроме у вас посадка?
— На Орли, сказали…
— Вот и разыщет тебя на Орли.
— Первый козырь для Кривулина.
— А ты держись независимо. Это главное, они моментально теряются. Думают, что за спиной кто-то есть.
Анриетт стажировала в Ленинградском университете. Сейчас была в отпуску. Ашот собирался на ней жениться. Как ни странно, просто по любви, без всякой задней мысли.
— Тебя поймешь, — ворчал Сашка. — То «не зарывайся», то иностранку советскому гражданину подсовываешь.
— Все равно позвоню.
— Ну и мудило.
На этом дискуссия закончилась. Вышли на улицу, было уже совсем светло. Начинались белые ночи. Зори по всем астрономическим законам спешили сменить друг друга, дав ночи не более часа. По набережным лепились парочки. На Литейном мосту Сашка вдруг остановился и, схватившись за перила, продекламировал ужасно громко:
— Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, гордый вид…
— Не гордый, а стройный, — поправил Ромка. — Надо все же…
— Надо, надо, знаю… Кстати, вас, гадов, тоже люблю! — Сашка обхватил обоих за плечи и крепко прижал к себе. — Ну что поделаешь, люблю, и все…
— А мы? — Ашот глянул на Ромку, высвобождаясь из объятий.
— Просто завидуем, элементарно завидуем…
— Теперь принято говорить — «по-хорошему» завидуете. Ладно, так и быть, привезу по паре джинсов.
— Глоток свободы привези. И «Лолиту» не забудь.
Ашот бредил Набоковым, хотя, кроме «Дара», ничего не читал. За одну ночь прочел все четыреста страниц.
Сашка чмокнул обоих в шершавые подбородки.
— Любовью брата, любовью брата!.. — запел он.
— В баню!
— Бездушные псевдоинтеллектуалы. Привезу тебе «Лолиту», не волнуйся. Рискуя всем.
Дома выяснилось, что Сашкина мама все уложила. Выклянчила у Коровиных — он часто бывает за границей — роскошный чемодан на молниях, чтоб Сашка не срамился, и аккуратненько все уложила. Пиджак тоже достала заграничный, с золотыми пуговицами. Сашка померил, на его балетно-спортивной фигуре все хорошо сидело.
— Ну а это зачем? — Он выудил из чемодана свитер. — Лето же…
— Лето летом, а Канада Канадой. — Мама перехватила свитер и опять сунула в чемодан. — Та же Сибирь…
— Летом в Сибири жарче, чем в Москве, дорогая Вера Павловна, — пояснил Роман. — Климат-то континентальный.
Тем не менее свитер остался в чемодане. Сашка махнул рукой, — была уже половина шестого.
Мама сказала:
— Ну что ж, сели перед дорогой?
Присели кто на чем, Сашка