– Я тоже люблю гулять по Москве. А еще я люблю ходить по театрам, но, к сожалению, сейчас не сезон. Слушай, а может, ты голодна, может, мы куда-нибудь зайдем перекусить?
Она отрицательно покачала головой. Боже, как она качала головой! От ее покачивания головой у меня просто подгибались колени. По сравнению с этим все другие покачивания головой выглядели, словно эту голову мучил припадок хронической эпилепсии. Ну вот, опять ком в горле.
– Нет, я не голодна. Вот мороженое я, пожалуй, съела бы.
Впереди маячила вывеска «Баскин Роббинс», и мы заглянули в это заморское заведение. Получив свои вазочки с холодным лакомством, мы уселись у окна и медленно ковыряли ложечками разноцветные шарики, посыпанные шоколадом и кокосовыми стружками.
– Раз мы решили просто гулять, – прервал я молчание, – говори, в какую сторону мы направляемся?
– Мы направляемся в сторону моего дома. Сейчас дойдем до площади Ильича и на метро поедем до Новогиреево. Там я живу. Ты согласен меня проводить?
– Я готов тебя проводить хоть… Да куда тебе угодно. А уж Новогиреево – это вообще по соседству со мной.
– Правда?
– Конечно. Я живу на Вешняковской, недалеко от Выхино. Но я предлагаю пройти еще немного и поехать до Новогиреево на трамвае. Люблю ездить на трамвае. Как мое предложение?
– Принято. – Она опять улыбнулась. Нет, вы поймите – она улыбнулась только мне!
– А по пути ты расскажешь мне о себе. Кто ты, откуда, какой ты. И какие у тебя еще есть необычные способности, кроме тех, которые ты демонстрировал сегодня своему другу, – теперь взгляд ее был серьезен и горел заинтересованностью. – Например, часто ли ты падаешь в обморок, как сегодня за столом.
– Ни в какой обморок я сегодня за столом не падал. – Я говорил с улыбкой, но твердо. Еще не хватало, чтобы она решила, что я припадочный. – Просто как раз в этот момент со мной в телепатическую связь вступил один мой знакомый. Кстати, именно он и сообщил мне, что шеф вернулся из-за границы. А вообще-то все эти необычные, как ты сказала, способности у меня появились буквально на днях. Если хочешь, я тебе, конечно, расскажу, только, боюсь, ты испугаешься и больше не захочешь меня видеть.
Она задумчиво, каким-то грустным, долгим взглядом посмотрела на меня и, помолчав, сказала:
– Я не думаю, что ты сможешь меня испугать до такой степени, что я стану тебя избегать. Скорее я буду тебя избегать по другой причине. А если ты когда-нибудь узнаешь мою историю, то сам скорее всего не захочешь меня больше видеть.
Клянусь, я увидел, как у нее в глазах блеснули слезы.
Я воткнул ложечку в недоеденное мороженое, встал и торжественно произнес:
– Пусть эта голова станет лысой, как коленка, пусть эти руки вытянутся до колен, а спина согнется дугой, пусть эти ноги не смогут сделать ни шагу, пусть мои мозги высохнут, как песок Сахары, пусть я заболею всем, что содержится в пяти томах Медицинской энциклопедии, пусть я забуду, как меня зовут, пусть… Что бы еще такое себе пожелать? В общем, пусть со мной случится все что угодно, если я по своей воле не захочу тебя видеть. Аминь…
Видимо, я выглядел достаточно комично, потому что слезинки на ее глазах мгновенно высохли, а на губы вернулась ее замечательная улыбка. Правда, все немногочисленные присутствующие, глядя на меня, просто покатывались со смеху, но мне было наплевать. Пожалуй, впервые в жизни мне было наплевать на то, что обо мне подумают окружающие. Главное, что она улыбалась!
– Болтун ты, Илюшка. – Она впервые назвала меня по имени, и мое сердце запело, что ему не хочется покоя.
– Ладно, давай рассказывай…
– Мой рассказ… – начал я голосом ведущего из старых радиопостановок, – …будет недолгим и грустным. Я – Милин Илья Евгеньевич, родился в славном городе Москве в одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом году от Рождества Христова…
Я не буду пересказывать все, что я плел Людмиле, большую часть этой истории я изложил в начале этих записок. Правда, в этот раз мое повествование не было таким сухим, наоборот, оно изобиловало самыми замечательными подробностями, которые доказывали, каким замечательным и неповторимым был рассказчик. И никакой лжи! И пусть кто-нибудь попробует меня осудить! А закончил я свою исповедь следующим пассажем:
– …И вот в ночь с прошлого понедельника на вторник мне приснился сон. Странный, яркий, запомнившийся мне в мельчайших деталях, сон. Будто бы я попал в неведомый мир, в котором почти все жители постоянно и систематически используют магию, в котором я – чужой и не очень желанный гость, в котором за мной охотились могущественные маги, а мне помогали странные, порой совсем нечеловеческие существа. В конце концов мне удалось вернуться назад, или проснуться, я точно не знаю, только оказалось, что я проснулся двадцать четвертого числа. То ли я проспал пять суток, то ли я эти пять суток где-то провел, не знаю. Вот после этого сна у меня появились всякие аномальные способности.
В течение всего моего повествования она ни разу меня не перебила. Она слушала, буквально раскрыв рот, как слушают увлекательную детективную повесть. Я ведь ей рассказывал банальную повесть о жизни рядового, достаточно среднего москвича, не более… О том, что со мною было в моем сне, я только бегло упомянул.
Когда я замолчал, мы уже давно покинули кафе и подходили к «Авиамоторной».
Мы остановились на пустой трамвайной остановке. Было еще светло, но чувствовалось, что вечер вот-вот накроет город потемневшим звездным небом. Уличная суета практически утихла, прохожих было немного, оно и понятно – это не центр города, фланирующих гостей и обслуживающего их персонала здесь не было. Она повернулась ко мне и неожиданно произнесла:
– Значит, ты теперь совсем один. У тебя никого нет?
– Знаешь, я тоже так думал. Но оказалось, что в моей квартире, как я только вчера узнал, вместе со мной живет еще одно существо. Просто я его до сих пор не видел. Или он очень хорошо прятался.
– Кто же это? – ее очень заинтересовал мой сосед.
– А ты смеяться не будешь?
– Ну почему я должна смеяться?
– Это… домовой. Его зовут Гаврила Егорыч.
– Ну и что! Я тоже встречала домового…
Вот этого я ну никак не ожидал. Может, она просто не хочет показать, насколько я по-идиотски выгляжу, мелькнула у меня мысль. Но она спокойно продолжила:
– У нас дома тоже живет домовой. Я его давно разглядела, еще когда маленькая была. Он сначала, видимо, думал, что его никто не видит, и шкодил напропалую, а когда понял, что я его вижу, стал прятаться. Я так хочу с ним подружиться, а он прячется!
– И как же он выглядит?
Она не почувствовала расставленную ловушку.
– Маленький такой, беленький, лохматенький, даже личико лохматенькое. Такой смешной! Он утащил у мамы рейтузы, отрезал у них чулки и бегает теперь в таких смешных штанишках. Когда я маме рассказала, что я вижу домового, она сказала, что у меня это наследственное… – Она неожиданно замолчала, и я почувствовал, как она напряглась и замкнулась в себе.
Я ласково положил руку на ее ладонь. Тут из-за поворота, погромыхивая, показался наш трамвай за номером тридцать четыре. Вагон был почти пустой. Мы устроились рядышком в середине салона. Людмила положила букет на колени и отвернулась к окну. Вагон тронулся и не спеша покатил вдоль шоссе Энтузиастов, бывшей Владимирки, воспетой русскими поэтами, писателями и художниками. Мы немного помолчали, а затем я спросил:
– Теперь ты обо мне все знаешь. Можно я спрошу тебя?
Она бросила на меня быстрый взгляд и молча кивнула.
– У тебя на пальце замечательный перстень, откуда он? Как он к тебе попал? – Похоже, я опять ее испугал – так она на меня поглядела. – Если ты не хочешь – не рассказывай! – торопливо добавил я.
Она снова отвернулась к окну и помолчала. А затем, долгим взглядом поглядев мне прямо в лицо, произнесла:
– Нет, пожалуй, я лучше сразу все тебе расскажу. Так будет… честно.
Она еще помолчала и начала свой рассказ: