Не дочитав до конца длинной фразы, я встал и подошел к окну. За окном стоял мой дядя, веселый загадочный старик, немножко похожий на Жюля Верна, и смотрел на меня сквозь синее, как струя воды, стекло.
Он побарабанил пальцем по стеклу, я распахнул окно, повеяло свежестью сада. Дядя стоял в саду и, маня меня пальцем, говорил:
— Хватит читать. Довольно. Выходи на свежий воздух. Чудесный день. Волшебная дорога. Мы погуляем с тобой по этой странной дороге.
2
Мы с дядей вышли на волшебную дорогу, которая то спускалась с зеленого холма, то снова подымалась на холм, играя с пространством и пешеходами. Казалось, природа читала нам поэму, подставляя вместо слов холмы, ветви кленов, облака, синь воды и неба.
На лугу ржала лошадь. Гоготал гусь, плавая в похожем на облачко кудрявом пруду.
Важно восседая на моторной коляске, нас обогнала дебелая дворничиха.
— Здравствуйте, волшебник, — сказала она дяде игриво.
— Разве ты волшебник? — спросил я дядю.
Он очень смутился, покраснел, стал вытирать носовым платком лоб.
— Ну что ты? Как можно? Это в наш-то просвещенный век…
Но я не отставал от него:
— Случайно это не ты менял пейзаж за окном, когда я сидел за столом и читал книгу?
Длинное узкое лицо дяди стало еще более смущенным.
— Чушь! Я материалист. Я уважаю законы природы.
— Я тоже, — сказал я. — Но пейзаж все же менялся.
— В книге? — спросил дядя.
Я не хотел его огорчать и сказал:
— Да, в книге. Эта странная книга поразила меня.
— Чем? — спросил дядя.
— Пока умолчу, — сказал я. — Я ее еще не дочитал и не знаю, чем она кончится.
— Это хорошо, что ты не знаешь конца.
— В конце что-нибудь случится? — спросил я.
— Потерпи, — сказал дядя. — Сам узнаешь, когда прочтешь книгу.
Дорога круто свернула. Мы оказались в лесу. Лес был густ, душен, деревья теснили нас, превратив дорогу в тропу.
Дядя огляделся и вдруг признался мне:
— Я в самом деле хочу стать волшебником.
— Для чего? — спросил я. — Ты же материалист. Диалектик. Тебе нельзя.
— Теперь можно, недавно я ушел на пенсию. У меня много свободного времени. И я хочу использовать это свободное время, делая приятное людям.
— А они не привлекут тебя за это к ответственности?
— За что?
— Волшебство — это пережиток, суеверие, — сказал я.
— Не всякое, — сказал дядя и стал еще больше похож на Жюля Верна. Свои чудеса я хочу запатентовать как крупное изобретение и подвести под них строго научную базу. Не забывай, что я член Дома ученых и сотрудник журнала «Знание».
— А в редакции журнала знают, что ты волшебник?
— Пока нет. Не знают. Но, возможно, догадываются. Я вижу это по выражению лица кассирши, когда она выплачивает мне гонорар.
— Кассирша — это еще ничего. Важно, чтобы не догадался редактор.
— Пустяки. Скоро я подведу под свои чудеса строго научную базу.
— А без базы нельзя?
— Как-то неудобно. Я все-таки материалист.
— Материалисты, — сказал я, — не поступают так со своими гостями, не меняют обстановку за окном, а дают людям привыкнуть.
— И ты привыкай, — сказал дядя.
— Попробуй-ка привыкнуть. То речка, то гора, то лес, то пустыня, а то просто ничего, пустота. Это противоречит законам природы.
3
Вечером, сидя на веранде, мы пили чай и вели беседу.
— С юношеских лет, — сказал дядя, — я боролся с отсталостью, с разными пережитками и суевериями. Но под старость мне почему-то ужасно захотелось творить чудеса.
— На строго научной основе?
— На строгой…
— Тебе это не удастся. Наука враждебна волшебству.
— Мое волшебство имеет прогрессивный характер. Если хочешь знать, я поэт, хотя и не пишу стихов. Я ищу интимного контакта с вещами и явлениями, с людьми и природой. А за то, что я ушел на пенсию, ты меня не осуждай. Я ведь очень стар.
Дядя встал и сказал:
— Ты меня извини. Я пойду работать.
— Творить чудеса?
— Нет. Искать научное обоснование. А ты пойди к себе. Почитай книгу о своей жизни. Только старайся пореже смотреть в окно.
Я ушел в свою комнату и сразу же вспомнил, что дядя не советовал мне смотреть в окно. Окно было завешено портьерой, а на столе лежала книга.
Я не утерпел, раздвинул портьеру и посмотрел в окно. Светила большая круглая луна. Перед окном лежала ночная пустыня. До меня донесся рев разгневанного льва. Я подумал: «Дядя по-прежнему творит чудеса, под которые трудно подвести строго научную базу». И еще я подумал: «Старика не стоит упрекать. Он очень огорчится, если его обвинят в агностицизме».
Лев рычал. Луна светила. Пустыня пылала, как раскрытая печь. Я повернулся спиной к окну и сел за стол, чтобы продолжать чтение.
Лодку несло среди торчавших из воды камней. В лодке сидел я сам. Держа плоские весла, я пытался бороться со стихией. Река грохотала как гром.
Но вот пороги кончились. Стало тихо. По обеим сторонам реки росли березы, я причалил к берегу и вышел из лодки. На берегу стоял дом. Я подошел к окну и заглянул сквозь прозрачную синь стекла в комнату. В комнате я увидел дядю, веселого загадочного старика, немного похожего на Жюля Верна.
Старик сидел у рояля и играл, быстро перебирая клавиши длинными девичьими пальцами. Но музыки не было слышно. Вместо музыки слышался птичий свист, звон дождевых капель, журчанье ручья, серебристое ржание кобылицы.
Старик встал и подошел к окну. Он увидел меня и распахнул окно. На его узком загадочном лице играла усмешка.
— Как тебе нравится книга, которую ты читаешь? — спросил он меня.
— У меня еще не сложилось определенного мнения.
— Читай, не спеши, — сказал дядя, — ведь это твоя жизнь.
— Моя жизнь? — удивился я. — Но мне никогда не приходилось плыть на лодке среди порогов, подвергаясь такой страшной опасности.
Дядя посмотрел на меня и усмехнулся.
— Но ты же не погиб, — сказал он, — опасность позади, и разве тебе не приятно о ней сейчас вспомнить?
— Все это случилось не со мной, — сказал я.
— Не спорь. И не скромничай. Ты проявил незаурядное мужество и не дал стихии погубить себя. Я горжусь тобой… Не спорь. А лучше оглянись и посмотри, что позади тебя.
Я оглянулся и отпрянул. Позади меня была зима, хотя несколько минут назад еще было лето. Вместо листьев на деревьях висели снежные хлопья. Пушистый снег лежал на земле. На снегу были видны заячьи следы.
— Волшебничаешь? — сказал я дяде.
— Да, — сказал дядя грустно. — Но, понимаешь, все это меня не удовлетворяет.