– Клавка, что пепельницу выставила? Прикрой, я ж так людей могу покалечить!
Так она к нему нарочно ещё повернулась и вырез расправила пошире.
– Быть этого не может, – говорит. – Из-за меня ещё никто не покалечился. Только лишь по своей глупости.
Вот так. И я, наверно, по своей. Я её взял за локоть, повернул к себе.
– Может, поговорим всё же?
– Да, миленький! – Вся подалась ко мне, и глаза прямо влюблённые. – Да! А зачем же я за тобой в море пустилась? Расскажи хоть, как плавается тебе? Меня-то вспоминал или совсем забыл?
– Только тебя и вспоминаю, – говорю. – Днём вспоминаю, а по ночам снишься.
– Что ты говоришь! – Вся просто рассиялась.
– Клавка, – я сказал. – Давай-ка шутки в сторону.
Опять она мне улыбнулась искоса.
– А я думала, когда ты мне руки не подал, она у тебя – в рыбе. А она сухая. Ах ты, рыженький!..
– Какой я тебе рыженький? Какой миленький? У тебя своих там экипаж наберётся, меня к ним не приплетай.
– Зачем же приплетать, ты у меня отдельно. Ты к этому, что ли, заревновал – с которым я в тамбуре стояла? Зачем? Такой заливщик типичный, а поговорить-то с ним не о чем. И руки – как у лягушки, бррр! Да мне и смотреть ни на кого не хочется, с тех пор как я тебя увидела.
– Вот именно. Не считая Аскольда твоего.
– Аско-ольда?!
– Ну да, с которым ты осталась.
– Да какой же он мой? Ты что! Он, во-первых, и не остался. И не так-то просто со мной остаться. Меня, знаешь, ещё повалить нужно.
Стояла она передо мной – крепкая, ноги такие сильные, что можно в шторм стоять и ни за что не держаться, плечи – как у солдата развёрнуты, вся подобранная, как будто вот сейчас кинется. И никакой же ветер её не брал, лицо лишь слегка залубенело, грубо так зарумянилось, а руки и грудь – и кожей гусиной не покрылись. Ну, чем такую проймёшь? И я чувствовал – разговор у нас в песок уходит. С ней же нельзя про эти трали-вали, она здесь трёх собак съела, а нужно прямо спрашивать. И я прямо спросил:
– Клавка, зачем ты всё же в море-то пошла? Или денег моих мало показалось? Могла бы и пожить на них…
Вот тут наконец она смутилась. Вся красная стала, даже вырез порозовел.
– Миленький, про деньги я всё скажу. Обязательно, а как же! Я тебе их все верну. Наверно, с этого надо было начать… Ну, прости. Я так обрадовалась, когда тебя встретила. Но ты – неужели только из-за них про меня вспоминал?
– Сколько ж ты мне вернёшь?
Опять она поёжилась, обняла себя за локти.
– Всё, что там было. Триста с чем-то…
Так. Решили они, значит, со мной поделиться. Моим же собственным поделиться. Испугались, вдруг я скандал затею. Ведь я от них прямиком в милицию попал, а что, если я заявил там, и милиция свой розыск начала, ждёт лишь, когда я с моря вернусь, вспомню каких-нибудь свидетелей… Торгаша, гардеробщика в «Арктике». Таксишника, что нас вёз, – их на весь город человек двадцать и наберётся. Так лучше ж меня опередить, вернуть мне какую-то долю, и с нас взятки гладки, остальное – ты у своей Нинки на Абрам-мысу посеял, пусть там и поищут. Не для того ли ты за мной «в море пустилась»? Бог ты мой, сколько мороки! Знали б вы, что я на них крест поставил…
– Ну, мы всё кончили про деньги? – она спросила.
– Да, всё.
Она помолчала.
– Может быть, там больше было?
– Не было.
– Вот, слава богу… А другого разговора у нас не будет? Не приготовил, да?
Так и спросила – «не приготовил?».
– Вот здорово, ещё я специально готовиться должен!
– А как же? Разве я не думала, какие тебе слова скажу, если встречу? Просто не вышло… из-за этих денег. Никак я не могу к тебе пробиться. То так жить без меня не мог… Обиделся, что тогда тебя побили?
– Ну, за это я отдельно как-нибудь посчитаюсь.
– А так тебе и надо, если хочешь знать. Ты вспомни, как ты себя вёл. Или совсем ничего не помнишь?
– Ладно, – я сказал. – Кончили об этом. Никакого разговора у нас и быть не должно. Кто я тебе? И ты мне – кто? Поняла?
Она кивнула молча.
– Эти ты мне вернёшь, а всё остальное, что вы из меня вытрясли… Пользуйтесь, никуда я заявлять не буду.
– Там, значит, больше было?
– А то не знаешь?
– Сколько же?
– Тысяча. Ну, почти тысяча.
– Ой, много! – Она вздохнула чуть не горестно. – Где же ты столько растерял? Может, когда на Абрам- мыс ездил?..
– Клавка, – я сказал, – ну, что ты финтишь? Насквозь же я тебя вижу!
– Господи, ну не знаю я, где твои деньги! Пропили они, наверно…
– Пропили?!
Отчего меня так поразило, что именно пропили? Ну, ясное дело, не дворцы же они строили с хрустальными палатами на мои шиши! Но я так представил себе – вот я сегодня с этими бочками… а они там, на берегу, в каком-нибудь шалмане; может, даже в тот самый час… Хорошо ли им пилось? Хорошо ли вспоминалось обо мне? Может, даже пропустили по одной за моё драгоценное.