Ее муж был вполне доволен. Сил у нее не убавилось. Удивительно, насколько крепкой может быть женщина, когда гоняется за своим шустрым отпрыском, вынашивая еще двоих, таскает тяжелые кувшины с водой из колодца и реки, выколачивает белье на камнях и делает множество вещей, которые должна делать женщина там, где даже богатые работают вместе со своими слугами.
Была девочка, которая приходила днем присмотреть за детьми и делать срочные дела: младшая дочка из семьи, исключительно благословленной дочерьми. Их мать предлагала взять в услужение еще одну, даже двух, но Нофрет не видела в этом смысла. Если бы у нее был дом в селении, тогда конечно, но в шатре кочевника столько прислуги ни к чему. Нофрет не собиралась отказываться от путешествий. Ей нравились дальние дороги; в пути она набиралась сил. Ее дети росли крепкими и здоровыми, хотя несколько буйными.
Нофрет была довольна. Больше, чем довольна. Счастлива.
Как ни странно, это состояние становилось уже привычным, хотя прежде казалось невозможным. Она снова потянулась на солнышке, чтобы перестала ныть спина, что случалось после рождения близнецов. Не искупаться ли в реке, в заводи, которую облюбовали для себя женщины… Это было бы приятно. Если бы она вымыла голову, надушила бы волосы, тогда сегодня ночью…
Нофрет грустно покачала головой. Она слишком хорошо знала, к чему это приведет. Может быть, получится еще одна дочка. Все хотели сыновей, но она и в этом отличалась от остальных. Сыновья повзрослеют и уйдут с отцом. А дочери останутся с матерью, пока сами не станут женщинами. Если повезет, они будут подругами и тогда, выйдя замуж, перейдут жить в шатер мужа и будут слушаться его мать.
Нофрет скользнула в палатку, чтобы собрать все необходимое для купания. Выходя с узлом, она чуть не споткнулась о кого-то, сидящего перед входом. Сначала она подумала, что это ребенок, девочка в женском платье и накидке. Но лицо было не детским.
Нофрет резко остановилась.
— Госпожа! — Она так и не избавилась от привычки называть ее так, да и не считала нужным. — Ты меня напугала. Ты пришла проведать детей? Они спят. Там Тирза. Если хочешь, входи и посмотри…
— Нет, — ответила Мириам. Знакомое слово, знакомый негромкий отчужденный голос. — Леа хочет тебя видеть.
Нофрет не поняла.
— Леа хочет видеть детей? Если она подождет до вечера, у нас будет газель. Или зажарим козленка, если охотничье счастье не подведет моего мужа…
— Она хочет видеть тебя, — повторила Мириам. — Сейчас.
Что-то в выражении ее лица удержало Нофрет от вопросов. Мириам поднялась и быстро пошла через лагерь, и Нофрет последовала за ней.
Нофрет навещала Леа день или два назад. Ну, может быть, три — у близнецов режутся зубки, хлопот много, всего не упомнишь. Четыре? Пять? Нет, не настолько давно. Не настолько давно, чтобы Леа успела так сильно измениться.
Она была уже немолода, когда Нофрет впервые увидела ее. Теперь она была очень старой, но еще бодрой, способной следовать за стадами и кочевниками. Пару лет назад старейшины — мужчины и женщины уже почтенных лет, но младше ее — пытались уговорить Леа остаться в долине. Та засмеялась им в лицо. Она ходит лучше них, все делает лучше них и всех их переживет.
Однако за те несколько дней, прошедшие после того, как Нофрет сидела в ее шатре, попивая финиковое вино и заедая чудесными сладкими пирожками с изюмом и медом, Леа стала совершенно древней и ветхой. Кожа ее была восковой, руки иссохли. Она лежала на постели среди ковров и одеял, и даже глаза ее помутились. Однако, как только Нофрет опустилась возле нее на колени, взгляд старой женщины снова стал живым, ясным, как и всегда, но в нем появилось незнакомое выражение.
К несчастью, Нофрет никогда не умела затуманить собственный взор. Все, что она видела, она видела ясно. И в этих глазах она увидела смерть.
Она взяла руки Леа в свои. Вся сила ушла из них.
— Почему? Почему так быстро?
— Это дар, — ответила Леа слабым голосом. — Господь дал мне его в детстве: быть сильной до последнего дня, но, когда придет конец, он придет быстро.
— Нет. Быстро — это во сне, между одним вздохом и следующим, не теряя сил.
Леа улыбнулась.
— Правильно. Но ведь нужно же предупредить. Дать себе время уладить все свои дела. И проститься.
Глаза Нофрет горели. Она так и не научилась плакать.
— А если я тебе не позволю?
— Ты не сделаешь такой глупости. — Пальцы Леа сжали руку Нофрет. — Послушай. Я уйду, как только сядет солнце — мне так обещано. Но до этого нужно многое сделать, многих повидать. Ты первая, не считая моей дочери, которая уже здесь.
Нофрет обернулась, следуя за взглядом Леа, и увидела Мириам, сидящую у самого входа в палатку. На ее лице была прежняя царственная маска, позволявшая сохранять видимость спокойствия даже тогда, когда разрывается сердце.
Леа продолжала говорить, расходуя силы на слова, которые не было необходимости произносить.
— Ты тоже была моей дочерью, внучкой, возлюбленной моего любимого внука. Я рада видеть тебя такой счастливой и довольной.
— Я все это знаю, — сказала Нофрет, может быть, невежливо, но она никогда не лгала Леа. — И не желаю этого слышать. Я хочу, чтобы ты встала, вышла отсюда и стала такой, как всегда.
— Нет. Я возвращаюсь домой. Бог призывает меня. Он ждал так долго… Знаешь ли ты, что вся моя семья умерла, все, кто был жив во времена моей юности? Я самая старшая в племени. Старейшины родились тогда, когда я уже была женщиной.
— Ты не можешь быть такой старой, — возразила Нофрет. — Агарону не больше, чем…
— Агарон родился, когда я была уже в годах. Он был мой Исхак: невозможный, родившийся, когда я уже, казалось, не должна была забеременеть. — Леа хмыкнула. — Не смущайся так, дитя! Нет ничего неприличного в том, чтобы родить ребенка после сорока, просто это как-то… Неожиданно.
— Не может быть, что ты такая старая, — протестовала Нофрет.
— И тем не менее. Люди думали, что я бесплодна, ты знаешь об этом? И я так считала. Мой муж взял двух других жен, и они родили ему сыновей, которые стали его наследниками. Потом родился Агарон, наш любимый, наш царевич. Он был нашей великой радостью. Мой муж умер в расцвете лет, но я дожила, чтобы увидеть сына и внуков моего сына. Немногим женщинам дается такой подарок.
— Тогда зачем же ты отказываешься от него?
— Потому, что пришла пора. Прежний порядок кончился, тот, что пришел в Египет с Юйи и его братьями, и тот, что живет здесь, у горы бога. Люди были разделены, а теперь снова стонут одним целым. Они пойдут за Моше и за Агароном, и за нашим Иохананом. И за твоим Иегошуа, за спасителем народа.