Вздрогнул Егор, приходя в себя. В отсеке уже снова горел яркий свет, и люди поднимались со своих кресел, громко аплодируя.
Непрядов тайком смахнул сползавшую по щеке слезу. А кто и заметил, то уж, верно, подумал, что это стихи так растрогали их командира. На глубине, под толстой шапкой льдов, всё ведь не так легко и просто воспринимается, как это бывает на берегу, или даже на чистой воде. Пушкин, верно, тогда уже знал, что нынче сказать русскому человеку…
Кромку льдов лодка достигла поздно вечером. Всплыли в расчётной точке, отдраили верхний рубочный люк, и снова дохнуло пьянящей океанской свежестью, от которой кругом пошла голова. Подводники поочерёдно потянулись на ходовой мостик: кому покурить, кому подышать, а кому просто на свежачке в гальюн сбегать. Обычная проза моряцкой жизни.
Непрядов сидел на ограждении рубки, подсунув под себя свёрнутый брезент. Кругом было промозгло и сыро. Вода продолжала стекать из всевозможных закутков и шхер ограждения, гулко шлёпаясь где-то внизу полновесными каплями. С той точки, которую выбрал Егор, хорошо просматривались и водная гладь, и внутренность пещеры под обвесом рубки.
Несмотря на поздний час, солнце висело у горизонта докрасна раскалённой поковочной болванкой. Оно и не думало погружаться в воду, чтобы дать место ночи, поскольку на Северах прочно царствовал полярный день, которому три месяца кряду не будет конца. Сиреневая гладь океана была спокойна и чиста. Лишь местами её встормашивали небольшие льдины, отколовшиеся от пакового сплошняка.
Егор прикинул, что ждать ещё придётся не менее часа. Госпитальное судно было на подходе. С мостика пока его не разглядеть, но радарная антенна, вращавшаяся над рубкой, уже вывела на экран яркую метку, еле заметно смещавшуюся к центру зеленовато мерцавшего окружья. Судно подходило со стороны зюйд-веста, и швартовая команда уже готовилась подавать концы. Чтобы ускорить встречу, лодка дала средний ход. Она пошла на сближение, раздвигая корпусом стылую воду и расталкивая мелкие льдины, которые игриво поворачивались и отскакивали на поднятой приплюснутым форштевнем волне.
Пока ещё позволяло время, старшины под обвесом рубки неспешно готовили бросательные концы, покуривая, продолжая свой трёп. Николай Чуриков ловко мотал на согнутой в локте руке пеньковый линь. Иван Ганзя ему помогал, распутывая свалявшийся в трюме шкерт. Стоявший рядом Никита Шастун вольготно дышал всей грудью и при этом как кот блаженно жмурился маленькими хитроватыми глазками. С лица у него не сходила вальяжная улыбка отсечного мещанина во дворянстве.
— Помог бы, ваше благородие, — не без ехидства намекнул Шастуну Ганзя, на что тот состроил брезгливую мину и сделал выразительную отмашку ладонью, мол, работайте, работайте…
— Эх, панове старшины, люблю я это самое — «море студёное» — изрёк он, поводя пухлым носом во все стороны. — А запахи, запахи-то какие гарные. Это вам не отсечная духота и вонь, сдобренная регенерацией. Дышите, хлопцы, я вам не препятствую. А то ведь и запретить недолго.
— Добрый нашёлся! — недобро зыркнув на разговорившегося вестового, процедил сквозь зубы вечно хмурый Чуриков. — Это кто ж дышать-то запретит? Уж не ты ли?
— Во! Не врубился, — для большей доходчивости Шастун покрутил у виска пальцем. — Как дадут команду на погружение, так и — прощай океанская свежесть. Дыши опять собственными миазмами, и никакого тебе кайфа.
— Не рыдай, кореш, — попытался его успокоить никогда не унывавший Ганзя. — Ты только шепни лично мне на ухо, когда из-за этих самых миазмов перестанешь кайф ловить. Я тебе пописаю на грудь, и от тебя снова морем запахнет. Сходу забалдеешь.
— Плебе-ей, — с брезгливым видом протянул Никита. — Всё твоё убогое мышление дальше сухопутного сортира не простирается, ибо по скудости своему, оно даже на корабельный гальюн не тянет.
— Это у вас так в третьем отделении считают? — как бы между прочим, осведомился Ганзя.
— А за поклёп, Ванюша, можно и ответить… — посулил Никита.
— Давай, давай — тебе не привыкать, — поддержал дружка Чуриков. — Кстати, в детстве я дятлов из рогатки в лесу отстреливал.
— А что, в деревне у вас много ещё таких вот живодёров?
— Хватит.
— И все срок отмотали?
— Я те глаз на жопу намотаю, — поворачиваясь к Шастуну, угрожающе посулил Чуриков.
— Не надо, Коля, — попросил Ганзя, на всякий случай вставая между Шастуном и Чуриковым. — Ты что, забыл? Мы ведь слово дали…
— Ну, разве что, — нехотя буркнул Николай, снова принимаясь со сдержанной яростью наматывать на локоть шкерт.
Непрядов сделал вид, что не слышал разговора между старшинами, благо перебранка их сама собой иссякла и начальственного вмешательства не потребовалось. Только неприятный осадок на душе у Егора всё же остался. Он стал подозревать, что едва ли Колбеневский эксперимент по спасению душ человеческих увенчается успехом. Понятно, что Чуриков с Ганзей лишь делали вид, что они помирились с Шастуном.
Вскоре внимание Непрядова привлёк доктор Целиков. Просунувшись узкими плечами в отверстие рубочного люка, он доложил:
— Старший лейтенант Друган к транспортировке подготовлен, товарищ командир. Самочувствие больного удовлетворительное.
— Добро, Александр Сергеевич, — принял доклад Непрядов.
Поднявшись над обвесом, чтобы лучше видеть подходившее судно, командир приказал дать на него семафор. Оно было уже в двух кабельтовых от лодки. Отчетливо просматривался его высокий, местами помятый льдинами и тронутый ржавчиной корпус, на котором белели огромные цифры бортового номера. Уже без бинокля было видно, как на палубе плавучего госпиталя суетились люди, готовясь к швартовке.
Наверх бережно вынесли спелёнатого одеялами Другана. Затем через отверстие люка протолкнули упакованное в пластиковый мешок тело пилота Ямщикова. Обоих положили на баке по правому борту.
Непрядов сошёл с мостика на верхнюю палубу, чтобы попрощаться с Друганом. Казалось, был он в полном здравии, на щеках появился румянец и чёрные глаза возбуждённо блестели.
— Вы знаете, командир, — сказал лётчик, как только Егор наклонился над ним. — А ведь он привет вам передавал.
— Кто это «он», товарищ старший лейтенант?
На исхудалом лице штурмана промелькнула недоверчивая усмешка.
— Ну да, — сказал он, подмигивая, — будто и не знаете…
Уверяю вас, — как можно убедительней и мягче сказал Егор, поправляя на голове Драгуна меховую шапку. — Да это и не столь важно.
Главное, поправляйтесь скорее. Очень вас прошу. И постарайтесь ни о чём другом больше не думать.