прихода к власти. Ломинадзе явно кривил душой — достаточно было нескольких намеков, сделанных его немецким подшефным, чтобы те поняли, насколько шаткими являются позиции Бухарина в Коминтерне.
Войдя во вкус и не без оснований рассчитывая на одобрение Сталина, эмиссар Коминтерна интриговал во всех направлениях. Сразу же по прибытии в Берлин он стал раздувать еще не остывший конфликт вокруг сосланных в Москву за «правые ошибки» лидеров КПГ 1923 года Брандлера и Тальгеймера. Не говоря напрямую о том, что Бухарин выступает за их возвращение на руководящие посты (хотя такую позицию разделяло и умеренное крыло в самой компартии), Ломинадзе создавал в ее руководстве нервную атмосферу, порождал у неуверенного в себе Эрнста Тельмана подспудное желание заручиться дополнительной поддержкой Сталина.
Донесения коминтерновского эмиссара Бессо Ломинадзе из Берлина были использованы Сталиным для подготовки наступления на позиции Бухарина
Письмо И. В. Сталина В. В. Ломинадзе
1 апреля 1927
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 758. Л. 58–58 об.]
Согласно донесениям коминтерновского эмиссара, выбившийся из «низов» председатель КПГ чувствовал себя на этом посту явно не в своей тарелке: на съезде партии в рурском городе Эссен весной 1927 года «он читал доклад в продолжении трех с лишним часов, все время одним и тем же тоном, часто заглядывая в бумажки, нагромождая одну сложную фразу с „учеными“ словами на другую, допустил ряд досадных ошибок, исправленных после в стенограмме, часто повторялся и т. д.»[1173]. В переписке Сталин неизменно выступал против снятия Тельмана, которого также считал своим протеже, и предлагал вести с ним терпеливую воспитательную работу. Ломинадзе отчитывался в своем последнем докладе из Берлина: «С Тельманом я в частном разговоре говорил о том, что он должен отказаться от своих немножко диктаторских замашек и от нетерпимости к критике»[1174].
В ином ключе развивалась интрига против Бухарина. Ломинадзе жаловался, что не получает твердых директив из ИККИ, и вынужден вести дела на свой страх и риск. Сталин прекрасно понял, о чем (и о ком) идет речь: «Твои письма получаю все аккуратно. …Я думал, что на вопросы, выдвигаемые тобою в письмах, отвечает обычно Бухарин. Оказывается, что последний и не думал отвечать. Это, конечно, плохо, и я тебе вполне сочувствую. Я думаю, что в спорных вопросах в общем ты стоишь на правильной позиции… Только теперь (после твоих писем) начинаю понимать, как много дурных наслоений имеется все еще (и будет еще) в КПГ»[1175].
Гроссмейстер внутрипартийных схваток, Сталин мыслил на несколько ходов вперед, и вызов, брошенный Бухарину, позволял ему какое-то время оставаться внешне беспристрастным арбитром.
5.4. Реформы и интриги
После Седьмого пленума ИККИ Бухарин сосредоточил политическую работу Коминтерна в его Политсекретариате — рабочем органе, созданном по образу и подобию большевистского Политбюро. Он должен был символизировать переход к коллективному руководству и одновременно повысить управляемость международной организации, которая становилась все более громоздкой и забюрократизированной. Первый состав Политсекретариата был избран на заседании Президиума ИККИ 20 декабря 1926 года, в него вошли 9 членов и три кандидата[1176]. Заседания Политсекретариата ИККИ, как и Политбюро ЦК ВКП(б), проходили раз в неделю и разрешали широкий круг организационных и кадровых проблем. При этом именно он вырабатывал первую реакцию Коминтерна на непредвиденные события за рубежом, будь то фашистский переворот или правительственный кризис, в то время как на долю Президиума оставались «парадные» и запланированные политические сюжеты.
На первом же заседании Политсекретариата Бухарину было поручено предварительное обсуждение того или иного вопроса в ЦК российской партии (фактически — в Политбюро) для того, чтобы внести в Коминтерн уже сформировавшееся мнение «русских товарищей»[1177]. Такой механизм работы превращал аппарат и выборные органы ИККИ в придаток ВКП(б), хотя формально речь шла о соблюдении принципов коллективного руководства. Малозначительные вопросы решались самим аппаратом ИККИ, который лишь запрашивал информацию с мест и приглашал лидеров компартий, но оставлял последнее слово за собой. Вот только один пример. 29 июля 1927 года шло обсуждение программы действий индонезийской партии, с докладами выступали Петровский и Васильев. В ходе дискуссии Реммеле спросил ее представителя Семабена, как он сам относится к проекту. Тот ответил: я участвовал в обсуждении резолюции, когда уже почти все было готово[1178].
Как и Политбюро, Политсекретариат стал тем местом, куда стекалась информация обо всех внутрипартийных конфликтах и расколах, с тем отличием, что речь шла не об одной партии, а о нескольких десятках. Ни одного заседания Политсекретариата не обходилось без разбора положения в той или иной компартии, не исключая самые малые и незначительные. Как правило, вначале заслушивался доклад представителя ИККИ, побывавшего в соответствующей стране, затем слово предоставлялось конфликтующим сторонам. Отказ одной из них прибыть в Москву рассматривался как нарушение партийной дисциплины и давал неоспоримое преимущество ее соперникам в борьбе за лидерство.
Не прошло и года с момента создания Политсекретариата, как он, опять же по аналогии с Политбюро, стал проводить «летучие голосования», которые впоследствии оформлялись наравне с решениями, принятыми на обычных заседаниях. В их повестке дня стояли вопросы, дискуссия по которым не представлялась целесообразной либо которые просто дублировали постановления и директивы, уже принятые Политбюро ЦК ВКП(б) или «русской делегацией». Примером первого случая было осуждение левой оппозиции во главе с Рут Фишер и Аркадием Масловым, исключенной из КПГ[1179]. Примером второго — разрешение бывшему лидеру КПГ Тальгеймеру, осужденному за «правые ошибки» и находившемуся в Москве, вернуться на родину при условии признания генеральной линии партии, от которой он был изолирован на протяжении трех последних лет[1180]. Сама делегация ВКП(б) также претерпела изменения: в начале 1927 года было принято предложение Пятницкого решать текущие вопросы голосованием тех ее членов, которые постоянно работали в Исполкоме. «В делегацию переносить только вопросы принципиального характера»[1181].
К. Б. Радек, Август Тальгеймер, Н. И. Бухарин и И. И. Скворцов-Степанов в перерыве заседания Четвертого конгресса Коминтерна
9 ноября — 5 декабря 1922
[РГАСПИ. Ф. 491. Оп. 2. Д. 191. Л. 1]
Ни в начале, ни в конце 1920-х годов Бухарин не отказывался от мысли, что главным врагом коммунистов на политической сцене европейских стран являются социал-демократические партии, опиравшиеся на традиции и принципы Второго Интернационала. Когда-то он оппонировал тактике единого рабочего фронта, подразумевавшей сотрудничество с социал-демократами в отстаивании насущных интересов рабочего класса. Став неформальным лидером Коминтерна, Бухарин получил возможность доказать свою правоту на практических примерах. Уже на