получился „официальным“, поверхностным… Более интимные разговоры происходили у меня [дома]»[1133].
С Кларой Цеткин Н. И. Бухарина связывала долгая дружба, основанная на совпадении политических взглядов
Дружеский шарж Бухарина
Середина 1920-х
[Из открытых источников]
Под последними Цеткин понимала содержательные дискуссии в узком кругу единомышленников, где не нужно было сверять каждое сказанное слово с марксистскими канонами и передовицами «Правды». Более того, в кругу «своих» можно было обсуждать собственные интриги и осуждать интриганство других, критиковать бодряческий тон официальной пропаганды и высказывать сомнения в правильности избранного курса. Биограф немецкой коммунистки, опубликовавшая это письмо, справедливо замечает в своем комментарии, что при работе с коминтерновскими источниками следует отличать то, что было сказано, от того, что было задумано на самом деле.
Многое из сказанного и даже сделанного вообще не было зафиксировано в официальных документах — большевики были мастерами конспирации, опыт подпольной работы научил их тому, что любое лишнее слово может стать причиной провалов и полицейских репрессий. Да и об историках будущего в горячке революционных будней никто не думал — переписка вождей, за исключением ленинского секретариата, лишь эпизодически откладывалась в их личных архивах. Мы не имеем ни одного донесения Бухарина из Берлина летом — осенью 1918 года, когда он одновременно участвовал в переговорах и с кайзеровскими дипломатами, и с левыми социалистами (информация об этом дошла даже до Карла Каутского[1134]). Точно так же у нас нет достоверных данных о том, что делал наш герой пять лет спустя, накануне так и не состоявшегося «германского Октября».
За Бухариным еще в начале апреля 1924 года был зарезервирован пост первого заместителя Зиновьева, это решение было проведено в жизнь на заседании ИККИ, которое избрало новый состав руководящих органов Коминтерна после его Пятого конгресса[1135]. Имея немало параллельных линий в своей партийной биографии, оба члена Политбюро по своему характеру являли собой полную противоположность. Осторожный и мнительный Зиновьев при рассмотрении любого вопроса следил за тем, чтобы в нем не содержалось умаления его собственных интересов. Бухарин же, как свидетельствуют мемуары его родных[1136], был человеком легким и непринужденным, нередко гасившим личные разногласия и недомолвки легкой шуткой или дружеским шаржем[1137]. В ответ на обиженные записки Зиновьева, что его деятельность не получает на страницах газеты «Правда» достойного освещения, Бухарин как ее главный редактор ответил по-простецки: «Чего ты объелся и зачем нам ссориться из-за кожуры гнилого огурца?» «Давай руку и помиримся»[1138].
Лояльно работая со сталинским секретариатом в вопросах партийной пропаганды, он без труда находил общий язык и с Председателем Коминтерна, и с зарубежными членами Исполкома. Вместе с Зиновьевым Бухарин работал над проектом письма ИККИ Берлинскому съезду германской компартии, который должен был состояться в июле 1925 года. В своих поправках к документу Бухарин подчеркнул, что «рост социал-демократии есть следствие стабилизации. Чтобы бороться с социал-демократией, нужно говорить не только „вопче“, но и о повседневных нуждах, чего не делает германская компартия». Зиновьев отреагировал на это замечание, добавив к своему тезису о вере немецких рабочих в то, будто коммунисты годятся только для периода прямых революционных битв, в то время как СДПГ более успешна в момент затишья, самокритичную фразу: «В этом виноваты, с одной стороны, иллюзии, порожденные „дауэсизацией“ Германии (международный фактор), с другой стороны, наши собственные „ультралевые“ ошибки»[1139].
После того, как Зиновьев и Сталин отправились в отпуск, еще до начала съезда КПГ, Бухарин остался главным на хозяйстве в Коминтерне. На его плечи легло урегулирование кризиса, связанного с устранением из партии группы Фишер — Маслова[1140]. Представлявший ИККИ на съезде Мануильский слал из Берлина отчаянные телеграммы: «Личная диктатура Рут грозит привести партию к катастрофе. Большинство нового списка ЦК — креатуры Рут, которыми она рассчитывает играть в борьбе за независимость партии от Коминтерна»[1141]. Большего обвинения по отношению к лидеру иностранной компартии нельзя было и придумать.
Бухарин бил в набат: «Рассказы Мануильского… подтверждают худшие предположения. Делегация ИККИ третировалась все время как враждебная сторона и даже хуже. Ни одно решение наше не проведено». Он предложил принять по отношению к лидерам КПГ самые жесткие меры: вести дело к устранению из руководства Рут Фишер, пригрозив ей апелляцией к рабочим и созывом чрезвычайной партийной конференции. «Ориентироваться надо на рабочую группу во главе с Тельманом. На своих решениях настоять. В Германии искать верных людей, готовить будущих цекистов»[1142]. Это звучало как установка на полное переформатирование партийного руководства.
Аркадий Маслов
Середина 1920-х
[Из открытых источников]
Одновременно Бухарин вел отдельную переписку со Сталиным, в которой использовал более резкие выражения: левых в КПГ давно пора поставить на место, Рут Фишер — «дрянь», которая пытается «образовать руководящую силу в КИ без РКП» и против РКП. «Эти сволочи нас водят за нос, и теперь с невероятной яркостью вскрылось все лицемерие, политическое убожество и карьеризм этой группки». Бухарин вновь предложил подобрать подходящих людей в «рабочую группу» во главе с Тельманом, которую ввести в состав Центрального комитета на чрезвычайной конференции КПГ[1143]. Использование им особого канала информации было связано с тем, что группа Фишер — Маслова была приведена в руководство партии Зиновьевым, и предложенные жесткие меры неизбежно нанесли бы удар по его авторитету.
Сталин, еще недавно протежировавший Аркадия Маслова, скорректировал бухаринские предложения в сторону смягчения, но был непреклонен в двух пунктах: во-первых, «нужно изгнать и наказать всех воришек и расточителей партийной кассы», во-вторых, объявить беспощадную войну Рут Фишер. Исполком «должен поставить себе задачей полное ее разоблачение, как средство оздоровления партии, идя к этой цели твердо и спокойно, без торопливости, но и без гнилой дипломатии»[1144]. Наряду с официальными письмами Сталин также писал Бухарину лично, выражаясь уже без обиняков. Общность их позиции в отношении зиновьевского руководства КПГ отчасти предопределит расстановку сил на Четырнадцатом съезде РКП(б), когда руководитель Коминтерна бросит открытый вызов большинству Политбюро, возглавив «ленинградскую оппозицию».
Получив одобрение Сталина, 29 июля 1925 года Бухарин поставил вопрос о кризисе немецкой партии на обсуждение Президиума, на которое была приглашена только что прибывшая делегация КПГ. Под его давлением последняя «внесла декларацию с признанием всех своих ошибок и с обязательством бороться решительным образом против личной диктатуры в ЦК», что вызвало сдержанное одобрение Сталина («успех ясен, приветствую, но это только первый шаг, без организационного закрепления успех сведется к