явились ли им во сне предки или они просто съели на ночь что-то не то — могли бы, впрочем, не тратить время зря. Похоже, большинство предков собрались сегодня в другом месте.
— Молодые дураки? — переспрашивает Вран невозмутимо, словно не расслышав её последних слов. — Бая, мне кажется, ты слишком строга к себе. К брату, возможно, нет, но к себе…
— Спасибо за добрые слова, Ворон, но я правда слегка безнадёжна, — качает головой Бая. — Как ты сказал? Правый сапог на левую ногу? Ну, сапоги мы уже не путаем, но вполне можем надеть котелок на голову, а плащ — на оленя. На последнем собрании племён я проболталась, что позволяю старшим выбирать себе волчат, а волчатам отказываться от своих старших — кажется, если бы главы других племён могли изгнать меня из собственного племени, это был бы конец.
— Ого, — говорит Вран, чуть подаваясь вперёд. — Право выбора? Бая, точно ли ты с Белых болот?
— Да, Белые болота в последнее время — сосредоточие чудес, Ворон, — отвечает Бая. — И не только лесных. Жаль, что кое-кто до этого не дотерпел.
— Терпение никогда не было моей сильной стороной, — покладисто соглашается Вран. — Что же ещё навыбирали волки на таких чудесных Белых болотах, Бая? Что любопытного выбрала ты?
Бая смотрит на его серьгу.
Бая прекрасно понимает, к чему он клонит.
— А что, те, кто сообщил тебе об уходе в вечный лес Лесьяры, Радея и Бушуя, не размениваются на мои выборы, Ворон? — спрашивает она.
— Мне сообщал об этом Веш, — морщится Вран. — А теперь, как понимаешь, Веш может сообщить мне лишь то, что он забыл, из чего состоит грудной сбор. Наши разговоры стали… не такими занимательными, какими были в письменном виде.
— Ворон заманил к себе неоперившегося птенца, а теперь жалуется, что птенец не может летать так высоко, как он грезил, — щёлкает языком Бая. — Какая досада. Может быть, твоё гнездо не так надёжно, как тебе бы хотелось…
— Может быть… — вдруг перебивает её Вран, — может быть… тебе не стоит обращаться ко мне по этому несуразному имени?
Бая поднимает брови.
— Не ты ли его придумал?
— Конечно, нет, — спокойно отвечает Вран. — Как тебе могло прийти такое в голову, Бая? Я всего лишь выполнил многочисленные просьбы моих соплеменников. Они так просили меня об этом, так радовались своей придумке, почти умоляли меня — как я мог им отказать?
— Какой же ты дурак, Вран из Сухолесья, — только и говорит Бая.
Вран открывает рот, чтобы ответить ей… чем-то. Остроумным или не очень. Находчивым или шутливо сдающимся: да, признаюсь, бывает. Бае стоило бы покончить с этим давным-давно. Бае стоило бы попрощаться со своим поясом и с Враном — и уйти восвояси. Бае стоило бы…
Стоило бы…
Бае стоило бы…
Бая накрывает его губы своими.
Бае не стоило бы.
Но Бае уже всё равно.
Бая чувствует его. Чувствует все слова, застывшие в его горле. Чувствует осторожную неподвижность его тела, чувствует, как он задерживает дыхание, чувствует, как колотится его сердце. Чувствует его губы, замершие под её губами. Его узкие, тонкие, сухие, колкие от так и не сбритой щетины губы. Бая чувствует их — и Бая чувствует, как её лопаток касается его ладонь.
Бае всё равно. Всё равно, всё равно, всё равно. Всё равно, что Сивер бы воскликнул: «Бая, двенадцать лет!» Всё равно, что Искра бы понимающе хмыкнула: «А я так и думала». Всё равно, что вздохнула бы Лесьяра, что слегка поднял бы брови улыбающийся Радей, что, что, что…
А что сделал бы Солн?
Солн наверняка знал, что этим всё и закончится. Солн наверняка знал — знала и Бая.
Поэтому и не хотела сюда приходить.
Но что уж теперь?
Бая целует его долго. Долго-долго. Бая позволяет ему прикасаться к себе, сначала неуверенно, затем — с трепетным нетерпением. У Врана дрожат руки. Очень сильно дрожат руки. Дрожат, когда он проводит ладонями по её спине, направляет одну из них вверх, в её волосы. Дрожат, когда он зарывается в них пальцами — дрожат, когда он притягивает Баю к себе. Бая думает, что если бы сейчас из-за соседнего дерева высунулось сердитое лицо Бушуя, она не остановилась бы даже тогда. Бая представляет это лицо — и начинает смеяться. Улыбается и Вран — Бая понятия не имеет, почему он улыбается. Наверное, потому что он просто дурак. Полнейший болван. Невозможный глупец. Неисправимый дур… нет, дурак уже был…
Вран продолжает улыбаться, глупо и счастливо, когда Бая отстраняется. Его глаза сияют — и наконец-то это сияние не одержимого ожидания чего-то невозможного.
— Тебя не пустят в вечный лес, Вран, — говорит ему Бая. — А ты можешь оказаться там уже завтра. И прихватить с собой всех, кто не успеет от тебя убежать.
— Не волнуйся, Бая, — отвечает ей Вран. — Они наверняка успеют. Хотя… ты как будто и не волнуешься вовсе?
— Не волнуюсь, — качает головой Бая. — Уж лучше вечный лес, чем твоё племя.
Вран смеётся, хотя Бая не шутит. Но и не лукавит — предки всегда были слишком снисходительны, Бая слышала множество угроз, передающихся из поколения в поколение, — но никогда не слышала ни об одном волке, действительно застрявшем на этой баснословной границе.
— Что ж, — говорит Вран. — Тогда до встречи у вечного леса, Бая с Белых болот. Надеюсь, ты всё-таки найдёшь способ провести меня туда. Когда-нибудь.
— Может быть, начнём с Белых болот? — спрашивает Бая.
Вран смеётся снова. Искренне, мягко и впечатлённо.
— Боюсь, после такой выходки на Белых болотах не хватит ваших волшебных поясов, чтобы спасти нас от гнева твоих предков, — отвечает он, отсмеявшись.
— У нас очень трудолюбивый кузнец, — пожимает плечами Бая.
Вран оказывается прав: на выходе из лагеря к Бае подходит дюжина юных волков и волчиц, робко спрашивая, можно ли им временно остаться на Белых болотах, пока они ищут разрешения глав своих племён на возвращение.
Вран остаётся сидеть под деревом, провожая её взглядом. Кажется, к Врану сразу же подбегает Зима.
Бая говорит всем волкам и волчицам: конечно.
Бая слышит по их переговорам за спиной, ведя их за собой, что Веш так и не вернулся.
Похоже, Веш всё это и начал.
Что ж. Наконец-то у Сивера появится новая мишень для его ядовитых стрел — на молодёжи с Белых болот уже не осталось от них и живого места.
Глава 21. Снег и кровь
Баю будит Сивер.
— Бая, — говорит он. — Веш здесь.
И Бая понимает, понимает сразу по его голосу,