Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

процентов (менее 11 000) составляли регулярные войска; остальные включали более 6500 провинциальных солдат, собранных из всех колоний к северу от Пенсильвании, и более 700 ирокезских воинов. Внешний вид солдат свидетельствовал о том, что это была не обычная армия: большинство провинциалов носили обычную гражданскую одежду, в то время как регулярные войска были одеты в форму, которая сделала бы их посмешищем в Европе. С 1758 года они регулярно обрезали хвосты своих мундиров почти до пояса; обрезали околыши своих шляп до пары дюймов от макушки и носили их ссутулившись, а не нахлобучив; их волосы были подстрижены до длины всего в дюйм или два. По крайней мере один хайлендский полк отказался от килта в пользу бриджей. Офицеры теперь редко носили горжеты и пояса, привлекавшие внимание вражеских стрелков; некоторые стали носить обычные рядовые мундиры; некоторые даже начали носить томагавки. За исключением цвета мундиров, регулярные войска стали больше походить на провинциалов, чем хотели признать многие из их офицеров. Когда один из них попытался описать в письме на родину «нашу забавную фигуру», лучшее, что он смог сделать, это сказать своему корреспонденту, что «вы не отличите нас от обычных пахарей»[575].

Изменения в форме отражали более глубокие перемены в армии. Ее тактика претерпела изменения в Америке и теперь включала «бой в кустах», а также обычные учения; например, была придумана новая команда для борьбы с засадами — «Всем по деревьям!». По меньшей мере три года редкаты вели меткую стрельбу и теперь привыкли не просто наводить мушкеты на врага, а целиться в него. По крайней мере в нескольких регулярных батальонах лучшим стрелкам были выданы винтовки, что было молчаливым отказом от неписаного правила, согласно которому ни один джентльмен не потерпит умышленного убийства вражеских офицеров. В армии использовались специализированные подразделения в масштабах, которые были бы необычными в Европе. Например, в пропорции к общему числу вооруженных людей в американских войсках было меньше гренадеров, но гораздо больше легкой пехоты: и не просто роты, а целые батальоны маленьких жилистых людей, способных быстро передвигаться по лесу и обеспечивать безопасность флангов тяжелых колонн, двигавшихся по дорогам. Были и более экзотические подразделения, некоторые из которых показались бы европейским солдатам диковинными: роты рейнджеров для проведения рейдов и разведывательных патрулей, которые в отсутствие вспомогательных индейских подразделений регулярные войска не могли осуществлять иным способом; корпус вооруженных батоменов, созданный специально для ведения боевых действий и переправки грузов между Олбани и Освего; отряд вооруженных возчиков, сформированный для перевозки провизии из Олбани на озеро Джордж; команды вооруженных шхун, шлюпов и радео, которые плавали по внутренним озерам для защиты войск, которые могли «идти» на врага только в китовых лодках и бато[576].

Меры, необходимые для преодоления расстояний и трудностей сухопутного сообщения, были одновременно героическими и чуждыми стандартам, по которым профессиональные офицеры обычно оценивали себя и своих противников. К 1760 году в Америке повсюду были форты, расположенные в местах, которые могли бы показаться невероятно отдаленными любому, кто еще не был знаком с американской войной. От форта Лаудун на границе Южной Каролины до крепости Луисбург на продуваемой всеми ветрами оконечности острова Кейп-Бретон, эти форты защищали стратегические пункты, которые, если наложить их на карту Европы, простирались бы от Лондона до Константинополя. Строительство таких фортов требовало феноменальных затрат и усилий; для их поддержания необходимо было проложить сотни миль дорог там, где их никогда не было, а также построить укрепленные станции для защиты огромных поездов снабжения, от которых зависела вся система. Для создания и поддержания этой сети требовались миллионы фунтов стерлингов и миллионы человеко-часов труда, мобилизация десятков тысяч провинциальных солдат и десятков тысяч гражданских лиц. Эти гражданские лица были не только возчиками, ремесленниками, сатлерами и подрядчиками, непосредственно участвующими в удовлетворении потребностей армий, но и фермерами и женами фермеров, прачками, швеями, кордвейнерами, кожевниками, портными, мастерами, оружейниками, рабочими, моряками, фарцовщиками, и другие простые колонисты, без чьих навыков и продукции, без чьей лояльности, налогов и энтузиазма в отношении дела армии никогда не смогли бы остаться в поле[577].

Военные действия в фантастических географических масштабах Семилетней войны в Америке стали возможны благодаря тому, что парламент был готов выделить суммы, необходимые для финансирования дальних кампаний; благодаря тому, что британский народ был в состоянии нести налоги, необходимые для войны, превосходящей все, что когда-либо вела его страна; благодаря тому, что колонисты сотрудничали в имперском предприятии с энтузиазмом и энергией, небывалыми в их истории. Амхерст, обладатель этих огромных финансовых, военных и эмоциональных ресурсов, смог завершить завоевание Канады не только потому, что три его северные армии сошлись в Монреале с такой удивительной синхронностью, но и потому, что королевский флот перерезал французское судоходство, без которого Канада не могла выжить, и потому, что северные индейские народы наконец-то приняли решение бросить свой жребий на стороне британцев. В основном завоевание Канады стало реальностью благодаря тому, что Питт, губернаторы и законодательные органы северных стран, а также сам Амхерст смогли мобилизовать ресурсы целых колониальных обществ на поддержку кампаний 1758, 1759 и 1760 годов. В результате, в степени, практически неизвестной в XVIII веке, каждая колония к северу от Виргинии переживала этот конфликт как народную войну.

Гораздо больше, чем военный профессионализм, позволило трем армиям сойтись в Монреале: сочетание настолько сложных факторов, что никто из присутствовавших на церемонии капитуляции 9 сентября 1760 года не мог их полностью понять. Конечно, не Амхерст и его генералы, которые считали, что победу одержали британская дисциплина и эффективность, и, соответственно, не принимали во внимание вклад дилетантов-американцев и диких индейцев. Не могли этого сделать и провинциалы, которые так же быстро отвергли индейцев, как и англичане, но при этом прекрасно понимали, насколько их собственные труды способствовали достижению победы, и считали, что красные мундиры хотели лишь лишить их своей доли славы. Когда сразу после капитуляции Амхерст приказал всем своим провинциалам вернуться к работе над фортами на тыловой линии, а регулярные войска отправил в зимние кварталы, его действия ясно говорили о том, что он понимал ценность, если не ценность, провинциальных войск. Это было мнение, которое провинциалы не разделяли и которое они, что вполне предсказуемо, преподнесли[578].

Об отчуждающих последствиях такого несоответствия между взглядами регулярных офицеров и их провинциальных коллег можно судить по дневнику капитана Сэмюэля Дженкса, вдумчивого кузнеца из Пойнт Ширли (Челси), штат Массачусетс, служившего в полку Колонии залива, который сопровождал экспедицию Хэвиленда вниз по озеру Шамплейн. Дженкс и его сослуживцы уже были