Джонни упал навзничь. Защитный костюм у него на груди местами расплавился. Меня замутило от запаха паленой плоти, но смертельных ран вроде не было. Я наклонилась и приподняла его.
– Оставь меня, Ламия. Беги. Лестница… – Связь все время прерывалась.
– Заткнись. Ты меня нанял, и я буду тебя охранять.
Обхватив Джонни левой рукой, я взвалила его на плечо, так, чтобы «Штайнер» оставался свободным.
Нас обстреливали с обеих стен улья, со стропил и верхних торговых ярусов. На тротуаре я насчитала не меньше двадцати трупов. Половина из них – в ярких костюмах. Обычные граждане. Энергошарнир в левом колене заело. С негнущейся ногой я кое-как проковыляла метров десять, волоча на себе Джонни. На верхних ступенях лестницы стояли несколько священников. Казалось, они не обращали никакого внимания на всю эту пальбу.
– Сверху!
Я моментально обернулась. После первого же выстрела «Штайнер» замолк – кончились патроны, но за мгновение до того, как разлететься на тысячу кусочков вместе со всем своим экипажем, скиммер успел выпустить ракеты. Я швырнула Джонни на мостовую и рухнула на него сверху, пытаясь прикрыть своим телом.
Все ракеты разорвались одновременно. Большинство – в воздухе, но по крайней мере две пробили настил яруса. Взрывной волной нас сбросило с покосившейся дорожки и отшвырнуло метров на пятнадцать – двадцать. Очень кстати. Пешеходная полоса из ферробетона, где мы находились секунду назад, загорелась, вспучилась, провисла и обрушилась вниз. Образовался естественный ров, который отрезал нас от большинства атакующих.
Я поднялась, отшвырнула бесполезный пулемет, сорвала столь же бесполезные лохмотья защитного костюма и перевернула Джонни на спину. Шлем с него слетел, и внешний вид моего подопечного оставлял желать лучшего. В доспехах зияло множество пробоин, из них сочилась кровь. Правую руку и стопу левой ноги оторвало взрывом. Я подняла его и потащила вверх по лестнице в Святилище.
И тут завыли сирены. Над площадью появились наконец скиммеры службы безопасности. Герильеры, толпившиеся на верхних ярусах и на той стороне обвалившейся дороги, пустились наутек. Но двое коммандос с левитационными ранцами, похоже, очухались и все-таки бросились за мной. Я даже не обернулась. Волоча негнущуюся левую ногу, я одолевала ступень за ступенью, не обращая внимания на раны и боль в обожженных спине и боку.
Скиммеры с воем кружили в воздухе, но к Святилищу не приближались. Пули щелкали по всей площади Мэлл. Сзади до меня доносился торопливый лязг подкованных металлом сапог. Мне удалось преодолеть еще три ступени. Оставалось двадцать. Там, невообразимо далеко, стояли десятки священников и епископ.
Я сделала еще шаг и посмотрела на Джонни. Он глядел на меня одним глазом – другой был залит кровью и совершенно заплыл.
– Все в порядке, – прошептала я, впервые осознав, что и мой шлем куда-то делся. – Все в порядке. Уже близко.
Мне удалось сделать еще один шаг.
Две фигуры в блестящих черных доспехах преградили мне путь. Исполосованные пулями забрала поднялись. Под ними – безжалостные лица.
– Эй ты, сучка! Оставь его и уходи. Спасай свою шкуру.
Я устало кивнула. Сил хватало только, чтобы стоять и обеими руками держать Джонни на весу. Его кровь капала на белый камень.
– Я сказал – отдай его нам…
Отцовский пистолет был у меня в той руке, которой я поддерживала Джонни под спину. Но я уложила их обоих – одного в левый глаз, другого в правый.
Еще одна ступенька. Затем еще одна. Перед каждым шагом я останавливалась и переводила дыхание.
Вот и вершина лестницы. Священники в черных и красных одеяниях расступились и пропустили меня в высокие ворота Святилища. Внутри царил мрак. Я не оглядывалась, но, судя по шуму, толпа на площади собралась огромная. Епископ шел рядом.
Я положила Джонни на холодный пол. Вокруг шелестели сутаны. Я кое-как стянула с себя остатки защитного костюма и принялась раздевать Джонни. Его доспехи в нескольких местах прикипели к телу. Я коснулась здоровой рукой опаленной щеки Джонни:
– Как жаль…
Он чуть повернул голову и приоткрыл глаз. Его левая рука коснулась моей щеки, виска, затылка.
– Фанни…
Я почувствовала, что он умирает. Но когда его рука нашла мой нейрошунт, я вдруг ощутила всплеск теплоты. Теплоты и света. Сработала петля Шрюна. Все, чем был или мог быть Джонни Китс, ворвалось в меня; это было почти как его оргазм два дня назад: всплеск, биение, внезапный прилив теплоты, а следом – покой и эхо пережитого наслаждения.
Я медленно опустила его на пол. Дьяконы подняли тело и вынесли наружу – показать толпе, властям и тем, кто хотел удостовериться.
Потом меня увели.
Две недели я провела в приютской больнице Святилища. Мне заживили ожоги, удалили шрамы, извлекли осколки, пересадили кожу, восстановили мышцы и нервы. И все же боль не проходила.
Все, кроме священников, потеряли ко мне интерес. Техно-Центр удостоверился, что Джонни мертв, что его ИскИн не оставил после себя никаких следов и что его кибрид тоже мертв.
Я подала заявление, и мне возобновили лицензию. Дело замяли – уж тут постарались власти. Пресса сообщила, что «между бандами, контролирующими Улей Дрегс, произошла кровавая разборка, которая выплеснулась на площадь Мэлл. Среди бандитов и мирных жителей имеются убитые». Полиция подтвердила эту версию.
А за неделю до того, как пришло известие, что Гегемония разрешила кораблю «Иггдрасиль» с паломниками на борту отбыть на Гиперион, в зону боевых действий, я отправилась через портал Святилища на Возрождение-Вектор и около часа просидела в тамошнем архиве.
Потрогать эту рукопись я не могла – каждый листок хранился в отдельном вакуумном пакете. Но рука была его: мне уже приходилось видеть почерк Джонни. Пергамент пожелтел и стал хрупким от старости. Там было два фрагмента. Вот первый:
Не стало дня, и радостей не стало:Губ сладостных, лучистых глаз, теплаЛадони робкой, нежного овала,Чуть слышных слов, груди, что так бела.Исчезло юной розы совершенство,Исчезло счастье, скрывшись без следа;Исчезли стройность, красота, блаженство,Исчез мой рай – исчез в тот час, когдаНа мир нисходит сумрак благовонный,И ночь – святое празднество любви —Завесою, из тьмы густой сплетенной,Окутывает таинства свои.
Любовь! Твой требник прочитал я днем;Теперь молю: дай мне забыться сном.[40]
Второй был написан второпях, на каком-то обрывке, словно пишущий схватил первый подвернувшийся под руку листок.
Одно воспоминанье о руке,Так устремленной к пылкому пожатью,Когда она застынет навсегдаВ молчанье мертвом ледяной могилы,Раскаяньем твоим наполнит сны,Но не воскреснет трепет быстрой кровиВ погибшей жизни… Вот она – смотри:Протянута к тебе.[41]
Я беременна. Думаю, Джонни знал об этом. А может, и нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});