Кроме того, не забывай, что первыми на вас напали хоринги, но не мы. На вас напал Иланд, а он молод и неопытен.
Ульфенор вдруг печально вздохнул.
— Был молод и неопытен. Следовало всего лишь предупредить его о нашем пути. Тогда он, Винор и Лейси остались бы в живых. Да и Фиссен с Аэд Шанаром — тоже.
Речь шла о трёх хорингах, убитых мной и Тури на перевале. И о тех, что полегли позже, когда мы сумели ускользнуть из Сунарры. Я искоса взглянул на хоринга-вожака. Похоже, он не собирался мстить мне за смерть сородичей.
— Можешь не бояться нашего гнева, анхайр. Мы понимаем, что Иланд загнал вас в тупик, и глупо с его стороны было ждать от вас покорности. Свою жизнь каждый продаёт подороже. Вы оказались сильнее, потому что больше похожи на людей, чем мы. Что ж, такова воля Вечности. Я преклоняюсь перед Иландом — он хотел спасти народ хорингов, но ему не повезло. В его смерти и смерти его друзей больше виноват я, не предупредивший никого из молодых магов об уходе в Путь. Я хотел сделать всё сам… Быстро же пришло время первой расплаты с Вечностью!
Я вздрогнул. В словах Ульфенора сквозила странная безжалостность к себе и к миру. У людей не бывает такого отношения к событиям — бесстрастного, абсолютно непредвзятого. Хоринги же были явно способны на подобные оценки и мысли.
— К тому же, Тил и Ганион отомстили вам за Иланда, Винора и Лейси. И за Фиссена с Аэд Шанаром. А значит, между нами больше нет счётов.
Я взглянул на остальных хорингов. Вроде бы я даже узнал двоих, тех, кого видел перед смертью. Они смотрели на меня совершенно спокойно, без зла, лишь с хорошо заметной грустью. Тьма! На убийцу Тури я бы не смог глядеть без ненависти, и уж точно никто не обнаружил бы у меня в глазах грусти. Наверное, это потому, что я не хоринг, а оборотень, а оборотни слишком похожи на людей.
— А Тил и Ганион тогда всё ещё считали нас посланцами Седракса, или уже…
— Посланцами Седракса, — отрезал Ульфенор. — Иначе вас бы не тронули.
— Понятно, — кивнул я. — Ещё вопрос: вы знаете того, кто отправил нас с Тури в Каменный лес?
— Знаем. Вас отправил Ассанг. Ты, скорее всего, встречал его под одной из масок, и, конечно, под другим именем. Думаю, что под именем Лю-чародея.
Я усмехнулся. Что ж! Унди мог бы мною гордиться. Как я и ожидал, Лю — тоже всего лишь маска. Маска мага по имени Ассанг. Ну и имя, прости добрая динна! Вильту такое носить. Или змею какому-нибудь. Так и чудится что-то холодное, скользкое и с раздвоенным языком.
— К Лю… э-э-э, Ассангу, надо понимать, вы не питаете столь тёплых чувств, как к Седраксу?
Ульфенор с интересом взглянул на меня.
— Ты непрост, анхайр. Разговор ты начал как ривский извозчик, а теперь перешёл на слог менестреля.
Я развёл руками: «Ну, извини! Мысли в кучу собрал. Отчего же не изъясняться красиво?»
— Что до Ассанга — с Седраксом его не сравнить. Начнём с того, что он не человек, а, значит, его успех в У-Наринне ударит не по нам, а по людям. Легко понять, что в случае нашей неудачи мы сделаем всё, чтобы помочь Ассангу.
«Не человек! — я даже вздрогнул. — Но кто? Явно не хоринг. Оборотень? Вряд ли. Ведь его видели в разное время и я, и Тури. А хотя, почему нет? То, что мы его видели и во время Четтана и во время Меара говорит лишь об одном: он и не анхайр, и не мадхет. Кто сказал, что не бывает иных оборотней? Я и о мадхетах-то до недавнего времени толком ничего не знал. И, кроме того…»
Если Лю-Ассанг — оборотень, становится понятно, почему он послал именно нас, ведь мне его выбор всё время представлялся на редкость странным и необычным. Общая же природа Лю и нас всё легко объясняла.
— Если ты гадаешь, кто такой Ассанг, я скажу лишь одно: оборотень, но не такой, как ты или Тури. Подробности не спрашивай, они тебе ни к чему, да и никто из нас тебе ничего всё равно не скажет.
— Ладно, — пожал плечами я. — Спрашивать не стану.
В голове у меня уже оформилась очень интересная мысль, но я не спешил её высказывать. Успеется.
— Кто ещё, кроме Седракса, вас и нас направляется в У-Наринну? — спросил я, пристально глядя Ульфенору в глаза.
Тот глаз не отвёл. Встретил мой взгляд, еле слышно постукивая сапогом по камню. Я ничего не смог прочитать по взгляду — совершенно ничего. Будто глядел в пустоту. Хоринг долго молчал, словно взвешивал — стоит меня посвящать, или не стоит.
Наконец Ульфенор ответил:
— Мне об этом ничего не известно. Что, конечно, ничего и не гарантирует. В Каменный лес может придти кто угодно.
Ульфенор нахмурился — наверное, вспоминал прошлые Смутные дни. Это было первое проявление хоть каких-то чувств с момента нашей встречи.
— Кто угодно, — вздохнул я. — Понятно.
Хоринг взглянул на меня, словно на гусеницу, жрущую его яблоко.
— Понятно? Что тебе может быть понятно, анхайр? Ты знаешь о том, что за последние круги Седракс уничтожил больше магов, чем ты когда-либо встретишь? Он устранял всех, кто мог направиться в У-Наринну, кроме тех, кого намечал взять в Путь с собой.
— Людей?
— Не только. Впрочем, я понимаю тебя: ты прожил все свои круги за Юбеном, в самом сердце страны людей. Откуда тебе знать об остальных?
— Мне бы очень хотелось знать, — вырвалось у меня невольно. Получилось очень горячо и… искренне, что ли? Но я действительно хотел знать о мире куда больше, чем знал на самом деле. Скорее всего, эту смутную жажду знания пробудил во мне Унди Мышатник, упокой Тьма его нетрезвую душу.
— Хотелось бы? — Ульфенор вздохнул и опустил глаза. — Всё правильно. Именно поэтому мы с тобой и разговариваем. В противном случае ты валялся бы со стрелой в горле у Знака или попал бы в лапы к Аншану, а это немногим лучше, уж поверь.
— Уж верю, — отозвался я эхом. — Таких, как он, я прекрасно изучил. Пришлось.
В сущности, Аншан ничем не отличался от Чистых братьев, разве что при всём был ещё и магом. Кстати, кажется, я вспомнил его. Он служил наёмником именно у Чистых братьев в Плиглексе. Круга четыре назад, или пять. Надо сказать, охотником он был отменным, не зря из Плиглекса мне пришлось убираться в Дренгерт. Хвала небу, убрался вовремя, не возбудив ничьих подозрений.
— Старший, — наконец решился я. — У меня есть предложение… возможно оно покажется тебе смешным или чересчур самонадеянным. Возможно. Я ведь знаю слишком мало, да и то обо всём приходится догадываться самому, а я не безгрешен, могу и ошибиться.
Хоринги слушали внимательно, и заметно оживились уже к середине моей цветистой речи.
— Если я скажу глупость — что ж, буду рад, если вы меня поправите. Если рассмеётесь и прогоните — я не обижусь, хотя это будет очень непросто, не обидеться. И всё же я скажу, иначе мысль о том, что я мог что-то сделать и не сделал, будет мучить и грызть меня всю оставшуюся жизнь, хоть жизнь моя и кажется вам очень недолгой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});