Читать интересную книгу Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ. - Иван Киреевский

Какъ часто прежде, находясь въ кругу этихъ людей, проникнутыхъ однимъ благороднымъ стремленіемъ, но раздѣленныхъ тысячью недоразумѣній, страдалъ я внутренно отъ тѣхъ однообразныхъ повтореній нѣкоторыхъ, всѣмъ общихъ, но всѣми различно понимаемыхъ, фразъ, отъ той недоконченности всякой мысли, отъ тѣхъ безконечныхъ, горячихъ и вмѣстѣ сухихъ, ученыхъ, умныхъ, и вмѣстѣ пустыхъ споровъ, которые наполняли всѣ ихъ взаимныя отношенія и явно свидѣтельствовали о томъ, что темныя сочувствія между ними не только не развились въ единомысліе, но что даже они и не видали этого разногласія, или видѣвши не тяготились имъ; не чувствовали потребности углубиться въ самый корень своихъ убѣжденій и, укрѣпившись единомысленно въ началѣ, согласиться потомъ и во всѣхъ его существенныхъ приложеніяхъ, и такимъ образомъ сомкнуться всѣмъ въ одну живую силу, на общее дѣло жизни и мысли.

Чтò могли бы сдѣлать эти люди, думалъ я, если бы они отдали себѣ послѣдній отчетъ въ своихъ убѣжденіяхъ и сознательно соединились вмѣстѣ. Сколько лѣтъ жизни погибло понапрасну отъ того только, что, соединясь случайно, они никогда не думали о соединеніи сознательномъ! Но вотъ теперь наконецъ собираются они во имя одной общей имъ мысли: наконецъ начнется новая жизнь въ ихъ избранномъ кругу.

Нужно ли продолжать? Каждый изъ васъ знаетъ, въ чемъ состояло это соединеніе ваше во имя общей вамъ мысли. По камнямъ и грязи, по толчкамъ и ухабамъ тащились вы ровно безъ всякой цѣли. Когда же я видѣлъ, что собраніе ваше кончается ничѣмъ, хотѣлъ я напомнить вамъ о причинѣ, насъ соединившей, о необходимости большей связи между нашими мнѣніями, о неясности, въ которой убѣжденія наши находятся, не только относительно другихъ, но даже и относительно насъ самихъ: тогда нѣкоторые изъ васъ не могли разсуждать объ этомъ, потому что должны были слушать Плесси, другіе ѣхать на вечеръ, третьи по дѣламъ, а нѣкоторые даже выразили ту мысль, что между нами недоразумѣній никакихъ нѣтъ; что если есть нѣкоторыя разномыслія, то они несущественны и происходятъ единственно отъ различія нашихъ индивидуальностей, и, слѣдовательно, никогда разрѣшены въ согласіе быть не могутъ; что впрочемъ мы всѣ отдали себѣ самый полный и крайній отчетъ въ нашихъ убѣжденіяхъ и, слѣдовательно, ни сами узнать, ни другъ другу сообщить ничего новаго не можемъ, кромѣ нѣкоторыхъ, случайно тѣмъ или другимъ узнанныхъ, фактовъ.

Противъ этого мнѣнія, которое я полагаю не только несправедливымъ, но и прямо тлетворнымъ, разрушительнымъ для всякой возможности общаго дѣла между нами, не безполезно будетъ, я думаю, выяснить тѣ разногласія, которыя находятся въ нашихъ мнѣніяхъ, и пояснить тѣ противорѣчія, которыя доказываютъ неразвитость нашего внутренняго сознанія.

Во-первыхъ, мы называемъ себя Славянами, и каждый понимаетъ подъ этимъ словомъ различный смыслъ. Иной видитъ въ славянизмѣ только языкъ и единоплеменность, другой понимаетъ въ немъ противоположность Европеизму, третій — стремленіе къ народности, четвертый — стремленіе къ православію. Каждый выдаетъ свое понятіе за единственно законное и исключаетъ все выходящее изъ другого начала. Но противорѣчатъ ли эти понятія и стремленія одно другому, или есть между ними что-либо общее, чтò связываетъ ихъ въ одно начало? Этого до сихъ поръ между нами не объяснено. Если въ самомъ дѣлѣ наши различія въ этомъ отношеніи только различные виды одного общаго начала: то, сознавъ это, мы подчинили бы ему свои частныя воззрѣнія и не ослабляли бы другъ друга безконечными противорѣчіями.

2. Самое понятіе о народности между нами также совершенно различно. Тотъ разумѣетъ подъ этимъ словомъ одинъ, такъ называемый простой народъ; другой ту идею народной особенности, которая выражается въ нашей исторіи; третій — тѣ слѣды церковнаго устройства, которые остались въ жизни и обычаяхъ нашего народа, и пр. и пр, и пр. Во всѣхъ этихъ понятіяхъ есть нѣчто общаго, есть и особенное. Принимая это особенное за общее, мы противорѣчимъ другъ другу и мѣшаемъ правильному развитію собственныхъ понятій. Къ тому же каждое изъ этихъ особыхъ понятій противорѣчитъ само себѣ и потому доказываетъ неразвитость сознанія. Такъ, напр., въ стремленіи къ народности полагаютъ условіе, такъ сказать, нашего спасенія, и возможность просвѣщенія Русскаго, и спасенія Европы, и развитія науки и изяществъ и пр., и пр., а между тѣмъ народность ограничивать простонародностью значитъ: отрѣзывать отъ начала народнаго все то, чего въ этой простонародности не заключается, а чтò въ ней заключается дѣйствительно народнаго, то принимать въ видѣ одностороннемъ, т. е. особенное отраженіе его въ простонародности почитать за его нормальное выраженіе. Если же прибавимъ, что при этомъ понятіи требуется отъ каждаго, кто не хочетъ погибнуть какъ хворостъ въ печи, чтобы онъ всѣ усилія своего духа употребилъ на то, чтобы умиротворить въ себѣ все, чтò можетъ быть противно этой народности и образовать себя и внутренно и внѣшне согласно понятіямъ и вкусамъ простого народа: то нельзя не согласиться, что въ этомъ требованіи заключается еще болѣе несознательности. Ибо если можно требовать отъ человѣка, чтобы онъ работалъ надъ самимъ собою въ виду первообраза истины, то это понятно потому, что дѣло идетъ о первообразѣ истины; а работать надъ собою для достиженія простонародности можно бы было въ такомъ только случаѣ, если бы простонародность эта была непосредственнымъ воплощеніемъ самой истины. Но какъ это предположить несообразно, то и требованіе остается какъ невозможное.

Также легко можно доказать, что и другія особенныя понятія о народности заключаютъ въ себѣ внутреннее противорѣчіе, какъ скоро мы примемъ ихъ за полное выраженіе нашей народности вообще. А между тѣмъ народность въ ея общемъ началѣ до сихъ поръ еще нами не сознана и не выражена. Оттого понятія наши смѣшаны, требованія необязательны и сочувствія неплодоносны.

Третье важное разногласіе между нами заключается въ понятіи объ отношеніяхъ народа къ государственности. Здѣсь самыя рѣзкія крайности во мнѣніяхъ дѣлаютъ всякое соглашеніе совершенно невозможнымъ. А между тѣмъ мы не отдаемъ другъ другу, а можетъ быть и себѣ самимъ, отчета въ тѣхъ началахъ, изъ которыхъ особенность нашихъ мнѣній проистекаетъ и притомъ уже нѣсколько лѣтъ стоимъ другъ подлѣ друга не соединяясь и, безпрестанно обращаясь въ окольныхъ мысляхъ, не подвигаемся ни на шагъ впередъ.

Не соглашаясь въ этихъ понятіяхъ, естественно, что мы расходились и въ безчисленномъ множествѣ понятій производныхъ и второстепенныхъ, которыя въ примѣняемости своей къ жизни даютъ ей рѣшительно тотъ или другой смыслъ.

Оттого ли расходимся мы, что (не сознаемъ) вполнѣ основныхъ понятій нашихъ? Или сами по себѣ не отдали послѣдняго отчета? Или мы не можемъ сойтись по несогласію коренныхъ началъ нашихъ убѣжденій? Вопросъ этотъ, кажется, не можетъ не быть для насъ вопросомъ первой важности. Для меня, по крайней мѣрѣ, сочувствіе съ вами составляетъ, такъ сказать, половину моей нравственной жизни. Потому, кто въ этомъ отношеніи сколько-нибудь сочувствуетъ мнѣ, тому предлагаю я слѣдующее средство къ разрѣшенію нашихъ недоумѣній, или, по крайней мѣрѣ, къ нѣкоторому приближенію къ этой цѣли: поставить себѣ въ обязанность и дать другъ другу слово, чтобы, хотя одинъ разъ въ недѣлю, одинъ или двое изъ насъ изложили, хотя общими чертами, свое мнѣніе о какомъ-либо изъ предметовъ, въ которыхъ мы не сходимся, и прочтя это мнѣніе другимъ, дали возможность каждому выразить объ немъ свое сужденіе, не для того, чтобы выяснить только противорѣчіе свое, но для того, чтобы въ самомъ противорѣчіи отыскать черту общаго сочувствія. Такимъ образомъ, восходя отъ начала къ началу, мы дойдемъ, можетъ быть, до тѣхъ основаній, согласіе въ которыхъ можетъ дать новую жизнь нашимъ мыслямъ и новый смыслъ нашей жизни.

19.

М. П. ПОГОДИНУ[51].

(Мартъ—апрѣль 1848 г.).

... Ты пишешь ко мнѣ, что не худо бы литераторамъ представить адресъ Императору о излишнихъ и стѣснительныхъ дѣйствіяхъ цензуры. Сначала я оставилъ эту мысль безъ большаго вниманія, какъ несбыточную. Потомъ однако, когда я обдумалъ твой характеръ и что у тебя часто отъ первой мысли до дѣла бываетъ полъ-шага, — тогда я испугался и за тебя, и за дѣло. Подумай: при теперешнихъ безтолковыхъ переворотахъ на Западѣ время ли подавать намъ адресы о Литературѣ? Конечно цензурныя стѣсненія вредны для просвѣщенія и даже для Правительства, потому что ослабляютъ умы безъ всякой причины; но всѣ эти отношенія ничего не значатъ въ сравненіи съ текущими важными вопросами, которыхъ правильнаго рѣшенія намъ надобно желать отъ Правительства. — Не велика еще бѣда, если наша Литература будетъ убита на два или на три года. Она оживетъ опять. А между тѣмъ подавать просительные адресы въ теперешнее время, значило бы поставить Правительство во враждебное или по крайней мѣрѣ въ недовѣрчивое отношеніе къ литераторамъ, что гораздо хуже, потому что можетъ повести къ слѣдствіямъ неправильнымъ и вреднымъ. Правительство теперь не должно бояться никого изъ благомыслящихъ. Оно должно быть увѣрено, что въ теперешнюю минуту мы всѣ готовы жертвовать всѣми второстепенными интересами для того, чтобы только спасти Россію отъ смутъ и безполезной войны. Мы должны желать только того, чтобы Правительство не вмѣшало насъ въ войну по какой-нибудь прихоти или по дружбѣ къ какому-нибудь Шведскому или... королю; чтобы оно не пошло давить нашихъ Словенъ вмѣстѣ съ Нѣмцами; чтобы оно не возмущало народъ ложными слухами о свободѣ и не вводило бы никакихъ новыхъ законовъ, покуда утишатся и объяснятся дѣла на Западѣ, чтобы, напримѣръ, оно не дѣлало инвентарей къ помѣщичьимъ имѣніямъ, что волнуетъ умы несбыточными предположеніями; чтобы оно не позволяло фабрикамъ безъ всякой нужды заводиться внутри городовъ и особенно столицъ, когда они съ такою же выгодою могутъ стоять за нѣсколько верстъ отъ заставы, и пр. и пр. Впрочемъ всего въ письмѣ не перескажешь.