Вот Рейстер и попал под их влияние – поначалу крепился, пытаясь переупрямить таких же спокойных оппонентов. Потом сломался от безысходности – отрастил бороду, бросил курить, ибо то никонианская зараза, и напоследок, шокировав всю лифляндскую родню, принял православие в его кондовой форме, дореформенной. Имя свое переиначил на русский лад, а потом и невесту ему подыскали – из богатых купцов-староверов.
Спекся барон по полной программе – немецкую речь подзабывать начал, все чаще от него было слышно «зело», «вельми» и прочие архаизмы.
Хотел было даже отставку попросить, но Петра тогда сильно удивили – вся рейстеровская новая родня в ноги упала, умоляли переубедить зятя. Он их прекрасно понял – богатых среди старообрядцев много, но никогда не было царских любимчиков и флигель-адъютантов. Тем паче и сам был заинтересован – теперь содержание отборного батальона казне ничего не стоило…
– Что-то вы, друзья мои, скверно едите? – Петр с ухмылкой посмотрел на вяло копающих мамалыгу Гудовича и Рейстера, а Денисов хоть и ел, привыкший по казачьей натуре набивать брюхо впрок, но морщился. Он и отозвался первым, многое позволялось:
– Сальца бы к кашке, да маслица побольше, и мяска фунтик жареного еще. Цибуля пойдет, да шкварками заправить – тогда вкуснятина.
– Тогда это уже не мамалыга будет, – хмуро отозвался Гудович.
– Вот потому, Андрей Васильевич, сию кашу войскам не давать! Надоела она хуже горькой редьки. – Петр покачал головой, а Денисов тут же влез в паузу.
– А редька бы сейчас хорошо пошла, батюшка. С маслицем…
– Скипидаром или уксусом тебе одно место не намазать? – хмуро спросил Петр, и казак тут же прикусил язык – не в духе царь батюшка, поилец и кормилец. Попасть под горячую руку желания ни у кого не было. – Ты что творишь, Андрей Васильевич? Войска перед маршем и баталией плотно и вкусно кормить нужно, ничего не жалеючи. Интенданты твои снова воровать стали, или магазины оскудели? Ну, тогда за их нерасторопность взыскать строго надо, а если нужно, то и повесить нерадивых. Этим и займись, чтоб на ужин, в дороге и на ночь, при привале, мяса было много, вволю. Кашеваров заранее отправь. А там в турецком лагере послезавтра подкормимся, коли Господь победу дарует…
– Есть!
– Да сиди уж, чего вскочил. Денисов, твои казаки это едят?
– Едят, ваше величество!
– Врет и не краснеет!
– Нет, батюшка. Они это едят, а заедают другим. Поход ведь, многое под руку попадается. Мы ж твой личный конвой, государь!
– Так распорядись, старшина. Мне мамалыга уже в горле стоит. Жрать не хочу – представляю, как солдаты давятся и каптенармусов матерят. – Петр отодвинул чашку и достал папиросу.
Он понимал, что вредничает, просто на душе саднило – ведь ночь спать не придется, на марше будет. И то во благо – не уснет, так встречи с «дедушкой» не будет. Больно она ему нужна…
Хиос
– Я надеюсь на вас, господа! Вы охотники! Но помните – наш государь Петр Федорович не оставит вас в своей милости!
Вице-адмирал внимательно посмотрел на четверых стоящих перед ним навытяжку офицеров – капитан-лейтенанта Дугдэля, лейтенантов Ильина и Макензи, мичмана князя Гагарина. Отчаянные, раз решили самолично брандера на турецкий флот этой ночью повести. Но что ж – на таких офицерах Россия и держится! В них ее кровь и слава!
– Еще раз прошу вас – зажигайте брандеры только тогда, когда сцепитесь с турком. Никак не раньше. Корабли контр-адмирала Чичагова прикроют вас пальбой и отвлекут на себя береговые батареи. Фрегаты и бомбардирский корабль свяжут галеры и шебеки. Так что действуйте решительно и смело, господа. Господь вам в помощь!
Григорий Андреевич одобрительно улыбнулся и взмахом руки отпустил моряков. Сам тяжело уселся за стол и задумался – стоящий на якоре корабль тихонько покачивался.
Победа была сокрушительной, таких русский флот никогда не одерживал. Десять турецких линейных кораблей сожжено, взорвалось или потоплено, один загнан на мель, а «Родос» турки бросили в панике, и он достался победителям почти целым. Отправилось на дно и с полдюжины разной мелочи – пара шебек, галеры и транспорт.
Остальные турецкие корабли, числом с полсотни, укрылись в Чесменской бухте, но реальную силу представляли те самые восемь линкоров авангарда, что позорно бежали, бросив свой флот на заклание. Потому победа не была полной – требовалось этой ночью полностью уничтожить османов, чтобы русский флот стал хозяином Эгейского моря.
Это было крайне необходимо для высаженных в Морее десантов – без помощи его эскадры они обречены на заклание. И не только…
Но сейчас Григорий Андреевич не мог об этом думать – победная эйфория продолжала кружить ему голову. Кавалером святого Александра Невского он был пожалован за оборону Петерштадта – славное было дело и то, что верно им был угадан будущий победитель.
Анненскую кавалерию получил за ревностную флотскую службу через три года, как и чин вице-адмирала. А теперь что полагается? Либо чин полного адмирала, либо Андреевская кавалерия – иного быть не может!
Слишком велика победа при столь ничтожных потерях. Погиб только «Санкт-Петербург», еще два корабля повреждено – все из отряда Грейга. И потери все у него, на других едва десяток убитых и с полсотни раненых найдется, да и то если всех увечных посчитать, кто сам себе член какой повредил по недомыслию.
За потерю корабля царь не взыщет, скажет небось: «Мой город часто затопляет и так, и неважно, что один из домов потоп, да еще так славно!» Тем паче один «турок» захвачен и в строй скоро будет введен. Да еще с мели одного снять можно. Остальным двух недель для ремонта будет достаточно…
Адмирал четко помнил свой последний разговор с императором перед отходом эскадры в Архипелаг и сейчас еще раз искренне восхитился его предвидением. Турецкий флот оказался именно в Чесме, куда он и подошел с эскадрой, и точно в эти дни, на которые ему строго указали.
Мистика, право слово, – но Спиридов знал, что к императору часто ночью приходят его великие деды, и последствия такого посещения он увидел первый раз восемь лет тому назад, со дня чудесного перерождения государя Петра Федоровича…
Очаков
– Тридцать три года прошло, и вновь предстоит делать то, что сам же делал! – Миних пророкотал себе под нос и упер крепкую, отнюдь не старческую длань под бок. – И в это же время, ха-ха!
Фельдмаршал хохотнул трубным гласом и прищурился. Подзорной трубы не требовалось – его глаза могли разобрать на приличном расстоянии любую деталь, а вот письмо приходилось держать на вытянутой руке, а чтоб написать, требовалось даже надеть стекляшки на нос. Совсем не военный вид у него получался, чего Бурхард Миних не любил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});