– Порт-Шепстон, говоришь? – хмыкнул Гельмут. – Он, конечно, близко, да только туда английские корабли заходят хорошо если раза три в год, а на складах нет ничего, кроме паршивого угля. Есть у меня мысль насчет цели получше, но тут надо сначала поговорить со старпомом. Так что приходи вечером, часов в девять, тогда решим конкретно.
Куликовский кивнул. Да, капитаном был Гельмут, но он всегда советовался с герром Ульрихом Вайсом. И вечером старший помощник, выслушав Куликовского, немного помолчал и резюмировал:
– То, что Порт-Шепстон – дыра, ущерб от налета на которую будет даже меньше стоимости истраченной на него бомбы, сомнений не вызывает. Единственное достоинство – она рядом, всего-то шестьдесят миль, но ни одного недостатка это не искупает. Кейптаун со всех точек зрения выглядит гораздо привлекательней. Как вам такая цель, Николай?
– Так ведь это очень далеко, – немного растерялся Куликовский.
– Для аэроплана – конечно, а для корабля неполные восемьсот миль – это немного. Трое суток пути, да и то потому, что идти придется по дуге, дабы не встретиться по дороге с англичанами.
– Простите, но я вынужден спросить, господин Вайс. Неужели вы готовы гнать корабль в такую даль только для того, чтобы помочь не очень знакомому русскому?
– Во-первых, вы не какой-то там случайный знакомый, а знаменитый Капитан Сорви-голова, мы ведь читаем газеты. Во-вторых, мы с вами союзники. В-третьих, Германия в этой войне столь же, скажем так, нейтральна, сколь и Россия. То есть ее нейтралитет довольно относительный. И, наконец, у нас самих там есть кое-какие дела, которые мы хотели провернуть несколько позже, но не против и немного поспешить. Сколько времени вам понадобится, чтобы разобрать аэроплан и соорудить на корабле катапульту? Команда окажет всю необходимую помощь.
– Разобрать недолго, а на катапульту может уйти дня три. Но зачем разбирать самолет – неужели он целым на палубе не поместится?
– Затем, чтобы при случайной встрече в море никто не понял, что мы везем. Да и на сильном ветру разобранный и укрытый брезентом аэроплан в случае ухудшения погоды пострадает меньше.
На изготовление деталей для катапульты ушло два дня, а собирать ее решили уже в море, потому как никто не мог дать гарантии, что в Дурбане нет английских шпионов. Гельмут вообще был уверен, что они тут точно есть, из-за чего погрузка самолета со снятыми двигателями и крыльями производилась ночью. И, наконец, одним прекрасным ранним утром «Драбант» покинул Дурбан, а через трое суток лег в дрейф милях в сорока юго-западнее Кейптауна. Куликовский с помощниками закончили сборку «эмки» и установили ее на желоб, по которому она будет разгоняться. Катапульту даже успели испытать, забросив в океан четыре связанных между собой мешка с песком на сколоченных наспех деревянных полозьях. Улетело довольно далеко, и появилась обоснованная надежда, что самолету энергии катапульты для взлета хватит с запасом. Правда, полозья от рывка развалились, но самолетное шасси было куда крепче, так что, наверное, выдержит.
Еще когда «эмку» только начинали собирать, немцы спустили на воду небольшой моторный катер, и он, почти неслышно урча мотором, бодро удалился куда-то на восток, в сторону берега.
– Да, – кивнул Гельмут, – мы же говорили, что у нас здесь свои дела. Если все пройдет нормально, то к полудню катер вернется и ты можешь лететь. Ну а если нет – придется подождать, но не более суток.
В полдень катер не пришел, однако часов в шесть вечера его, быстро приближающегося к «Драбанту», увидел сигнальщик.
– Вешаем бомбу, – скомандовал Куликовский.
Это была не такая уж простая задача, ведь бомба весила сто шестьдесят килограммов. Нет, подтащить-то нетрудно, это можно делать и вчетвером, но вот подвесить ее под брюхо «эмки» было не такой простой задачей. Дело в том, что из-за тесноты там могли поместиться только двое, причем далеко не самого богатырского телосложения, однако это была далеко не первая бомба, и методика имелась давно.
Еще раз проверив предохранительный штырь (пока он вставлен, бомба взорваться не могла – во всяком случае, по теории), бомбу подкатили под фюзеляж позади стоек шасси. Двое, скорчившиеся под фюзеляжем, завели под бомбу концы двух досок и начали командовать:
– Правые, жмите! Да сильнее, что вы как неживые? Левые, убавьте прыти. Правые, так держать. Левые, еще чуток… еще… хватит. Замрите!
Один за другим щелкнули два замка, на которых бомба повисла под фюзеляжем. Все отошли, и Куликовский лично проверил, все ли сделано правильно, ведь лететь-то ему. Так, замки защелкнулись нормально. Штырь на месте, и шнур от него идет в кабину. Николай залез туда, убедился, что деревянная груша на конце шнура находится там, где ей и положено, то есть в нише позади рычагов пара, потом повозился, устраиваясь поудобнее – до сих пор ему не приходилось летать в спасательном жилете. Вроде довольно тонкая одежка, но сидеть все равно приходится в несколько неестественной позе. А, ерунда, в любом случае это минут на сорок, не больше.
К почти готовому к взлету аппарату подошел Гельмут.
– Николай, с катера сообщили, что для тебя есть просто замечательная цель. В бухте ждет очередь на разгрузку пароход «Скоттиш Роуз», на нем – прибывшее пополнение во главе с генералом Китченером. Пароход довольно большой, серый, с двумя мачтами и двумя черными трубами с желтыми полосами. Там такой только один, но если не будешь уверен, что это именно он, лучше кидай бомбу по каким-нибудь целям на берегу. Утопишь кого-нибудь не того – англичане поднимут такой вой, что вам придется долго оправдываться.
– Спасибо, Гельмут. – И уже Прохорову: – Зажигай!
По этой команде механик разжег форсунки. Теперь осталось подождать минут пять, пока давление поднимется до нормы – и, как говорится, с богом, господин штабс-капитан!
Все, стрелка манометра заползла в самый край красного сектора и там остановилась. Куликовский махнул рукой, потом положил ее на рычаги управления паром. Сигнальщик, стоящий справа от катапульты, поднял флажок. Как только он его опустит, надо до предела двигать рычаги вперед, ведь по той же команде будет выбит клин, удерживающий груз катапульты. Якорь, какая-то допотопная бронзовая пушка, еще всякий металлолом, и все это перевязано проволокой.
Так, приготовились… вперед!
Рывок вышел довольно сильным, однако шасси, похоже, выдержало. «Эмка» не провалилась вниз, чего опасался Николай, но даже набрала метров двадцать высоты. Да, подумал штабс-капитан, такая штука была бы полезна и на суше. Только какой-нибудь другой конструкции, потому как не рыть же яму для груза! На корабле-то катапульта приподнята почти на семь метров над водой. Но об этом будет время подумать после возвращения, а пока – курс двести семьдесят один, скорость восемьдесят, набор высоты полтора метра в секунду до тысячи метров. Расчетное время подлета – девятнадцать минут.
Реально получилось меньше восемнадцати – очевидно, на высоте попутный ветер сильнее, но это означает, что на обратном пути этот ветер станет встречным. И где пароход, про который говорили немцы? Наверное, вот этот, других все равно в бухте нет. Тот, что стоит у причала, слишком мал, а этот в самый раз, и труб две. Жалко, но нельзя спуститься и рассмотреть его поближе, хотя… а почему бы и нет? Вряд ли здесь англичане успели приобрести привычку встречать появившийся в небе самолет залповым винтовочным огнем. Значит, можно атаковать не с километра, а, скажем, с четырехсот метров. И если окажется, что это не тот пароход, можно будет успеть отвернуть и сбросить бомбу в море. Иначе никак, без бомбы «эмка» еще могла выйти из крутого пикирования, а с ней – вряд ли.
Ну, заход сделан, теперь рывок за шнур предохранителя. Посмотреть – действительно ли вышел штырь? Да, можно давать ручку от себя, но перед этим…
Куликовский привычно пробормотал: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного», перехватил ручку левой рукой, перекрестился и ввел самолет в пике.